Очень захотелось блевать. Даже не всматриваясь во всё то, что там белеет и чернеет. Но нельзя -- проявление слабости. Тем более, что за потоком подробностей, высказываемых местными, явно сквозит меленькое такое любопытство: "а чего этот боярыч теперь делать-то будет?".
Ну и как из этого... дерьма выбираться? Выключаем собственный ливер. Напрочь, наглухо. Включаем мозги -- анализируем картинку.
Натюрморт. Или пейзаж? Явно не батализм с маринизмом. Нет, всё-таки натюрморт. Есть плод, и есть "морт". А всё вместе -- сплошной местный "натюрлих". Что в переводе с немецкого означает - "естественно". Естественно то, что муж властен над женой своей. Вплоть до "живота". Жизни. Чужую жену убить -- вира двадцать гривен, половинная. А свою... - нет в "Правде" такой статьи. Максимум -- местный поп епитимью наложит. Вот если б она его... Тогда всё понятно, процедура прописана, соседи, под руководством облечённых властью, приступают к исполнению наказания. Вплоть до царя Петра -- смертная казнь путём закапывания в землю по шею.
"Если встретишь Джавдета -- не трогай. Он мой". Только красноармеец Сухов по Туркестану ходил. А здешних баб откапывать некому. Так что, зарывают русских красавиц в русские же суглинки. Живьём. До смерти. По закону. Который -- от дедов-прадедов. И будут зарывать. От этого дня -- ещё пять с половиной веков.
Калитка распахнута, но весь народ с этой стороны. Линия палисадника работает как невидимая граница. В трёх шагах -- мокрая, тёмная куча, которая пару-тройку часов назад стояла у ворот в конюшне и, заткнув в рот концы своего платка, подвывала, глядя на наказание своего мужа. Я её пожалел. И кузнеца пожалел. А надо было... вложить полста ударов. Так чтобы он и не поднялся. А в кузне бы я и сам справился. Ну, пропотел бы, подёргался... Надо -- было... Как говорит один персонаж у Шолом Алейхема: "Если бы я был такой умный как моя жена потом". А я - "не умный". И эта женщина... уже совсем "потом".
Её муж, он же организатор убийства, сидит на крыльце домика. Скособоченный -- не на всем сидеть можно, держится за столбик. Между ними - на дорожке, посыпанной речным песком, - непосредственный убийца. Радостный дебил. Та же детская улыбка на лице, тот же кузнечный молот на плече.
Поговорим об адекватности, аутентичности и ограниченной ответственности. Если очень хочется. "И не ведают они что творят". Очень может быть. Только это не ко мне, с этим - к ГБ. К Господу Богу. Он - всеблаг, а я чётко понимаю, что когда молот ломал этой бабе хребет и рвал лёгкие, ей было мало интересно насколько у "ярого малого" ограничена правоспособность. Точно такое же странное отсутствие интереса к официальному заключению лечащего психиатра будет испытывать любой следующий персонаж, который попадёт под данное милое сочетание невинной улыбки и падающего железа. Причём, очень может быть, следующим буду я сам.
