Косьбище | страница 37
Не сообразил я с визиткой. А тут, на "Святой Руси", она мне... Так что спокойно вытягиваю косу. Коса тянется во время покоса почти каждый день. Под разную траву по-разному. Если трава шелковистая, её только сильно оттянутой косой и возьмёшь. Кстати, так можно и не только с косой. Я как-то двум подружкам в той же технологии обычные тяпки настроил. Так они тяпки свои на одном краю помидорного поля в землю кинули, на другом краю -- из земли вынули. Сами идут -- балабонят, сплетничают - никаких усилий. Только успевай помидоры от бурьяна отличать.
Наконец и я угомонился. Вышел на задний двор отлить перед сном, а в Марьяшиной избе лампада светится. Волоконное окошечко не заткнуто наглухо, не занавешено. Однако странно -- в избе и так дышать тяжело, окна не откроешь -- комарьё налетит. А когда ещё и лампадка воняет... Опять же -- пожарная безопасность. "От малой свечки Москва сгорела". Тронул в гриднице дверь -- опять странно -- не заперто. И через сени видна дверь в избу. А том свет пробивается. Ну, надо посмотреть.
Посмотреть было на что. На Марьяшу. Я только заглянул в избу, увидел свою как-бы сводную сестру и понял: что-то не так. Потом дошло: Марьяна Акимовна спит напоказ. А какие могут быть другие варианты, если у бабы на голове не платок, а лёгкая косынка, на затылке завязанная? Так что ушки видны. А в ушах золотые серёжки отсвечивают. Как-то так получается, что во все времена дама одевает украшения в постель, если предполагает там встретиться с кем-то из малознакомых.
Второй симптом: рубашка. На ней - "срачница". Она же "срамница", она же "сорочица". Она же сорочка: две лямочки, позднее переименованные в бретельки, позволяют любоваться открывающимся видом белых круглых плечей и точёной шеей. А красивая женская шея... На которой ничего в складочки не собирается, по которой адамово яблоко туда-сюда не дёргается... Ну что сказать -- последнюю сакскую королеву Англии называли Эдит -- Лебединая шея. Дочка её -- Гита -- в мать пошла. Красотой. А замуж - за Мономаха. То-то Мономах так печалился, когда она умерла.
Но добило меня не это. В избе довольно жарко, и поэтому госпожа боярыня прикрылась одеялом не по шейку, не по плечи, а несколько ниже -- под грудь. Каковые, хоть левая, хоть правая, хорошо просматриваются под тонким полотном сорочки. Включая явно поднявшиеся крупные коричневые соски, хорошо, насыщенно окрашенные ореолы, и собственно возвышения, прелестной полусферической формы нежно белого цвета. Загадочно просвечивающие и выразительно оттопыривающие полотно рубашоночки. И всё это дышит. Причём отнюдь не в режиме медленного сонного дыхания. А скорее наоборот -- трепещет. Не то в ожидании, не то в предвкушении. Не то - в том и другом одновременно.