– раньше, чем в моем времени, ликвидирован пост генерального секретаря ИККИ, и Зиновьев лишился этого поста;
– налажены первые контакты с представителями ОГПУ и РВС;
– сделаны первые шаги в развитии бригадного хозрасчета, и к этому движению активно подключен комсомол;
– изменилась расстановка сил в ЦК, Оргбюро и Секретариате ЦК;
– сорвана афера с «письмом Зиновьева», и лейбористы не проиграли парламентских выборов одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года…
Если уж быть до конца честным с самим собой, то не все мои действия, что называется, «в плюс». Есть и один явный косяк: неосторожно зацепил интересы Ягоды, и теперь из этого как-то надо выкручиваться.
Но с другой стороны, все достигнутое – это еще не результаты, а пока только первые шаги к ним. Чтобы эти первые шаги превратились во что-то более осязаемое, а не остались эфемерной рябью на поверхности исторического потока, предстоит еще провернуть массу работы. Привычно вздыхаю, и тут дребезжит звонок в дверь. Из прихожей слышится звонкий голос Игнатьевны:
– Виктор Валентинович! Это к вам!
Выйдя в прихожую, вижу у дверей молодого человека, одетого в довольно-таки добротное драповое пальто и теплую кепку. Он только что пытался растирать руками раскрасневшиеся с морозца уши, но, завидев меня, тут же бросил это занятие и встал чуть не по стойке «смирно»:
– Вы Осецкий, Виктор Валентинович?
– Да, я. – То, что парень из «органов», чувствуется сразу: это и к гадалке не ходи.
Впрочем, опасений у меня нет. Если бы речь шла о неприятностях, визитер был бы не один.
– Вам пакет. Получите и распишитесь.
Вскрываю конверт и достаю из него небольшой листок бумаги.
– Распишитесь, – повторяет парень, протягивая мне карандаш. – Вот здесь, прямо на конверте. А конвертик мне отдайте.
Расписываюсь, разворачиваю листок. Там всего несколько строчек:
«Виктор Валентинович! Хотелось бы продолжить наши не вполне оконченные беседы. Если вы не против, можно встретиться у меня в понедельник, 1 декабря, в 17.00.
М. А. Трилиссер».
– Позвольте записочку… – И молодой человек забирает листок у меня из рук. – Будет ли ответ? – тут же интересуется посыльный.
– Да. Вот, на конверте и черкну. – Опять беру карандаш и вывожу: «Согласен. Буду».
В ОГПУ, честно сказать, меня не тянет – уже объяснял, по какой причине, – но почему бы и не поговорить с умным человеком? Все равно ведь делать нечего… Но вот с чего бы это Трилиссеру так понадобилась беседа со мной, что он аж посыльного пригнал, – непонятно. И эта непонятность немного напрягает. Ладно, думаю, дело так или иначе разъяснится. Зачем голову ломать, если информации для ответа нет и взять неоткуда?
