Они не обращают внимания на мой вопрос. Только сам противник может знать, что он делает. Меня одолевает страх.
Космопехотинцы, солдаты планетарной обороны, гвардейцы – они умеют драться на открытом месте. Их этому учили. Они знают, что надо делать, когда падает бомба. А я не знаю. Мы не знаем. Нам, космолетчикам, нужны стены без окон, панели управления, аквариумы дисплеев – и тогда мы готовы хладнокровно встретить опасность.
Даже Уэстхаузу нечего больше сказать. Он смотрит в небо в ожидании первых признаков абляционного зарева.
Тербейвилль гордится сбитым бомбардировщиком. Наполовину похороненный в битом булыжнике, он показался мне стометровым телом, всплывшим на поверхность Стикса.
Этот стоп-кадр надолго застрял в сознании. Живая картина. Окрашенный алой зарей пар хлещет из треснувшего корпуса. Необычайно живописно.
Корабль потерял экипаж, но в грунт вошел без видимых повреждений. Реальные повреждения произошли внутри.
Я хотел сделать пару кадров интерьера. Но с первого взгляда передумал. Защитные экраны и инерционные поля раздавили всех в кашу. Нельзя сказать, что эти парни сильно похожи на нас. Они чуть повыше и голубого цвета, вместо ушей и носов – антенны, как у бабочек. Улантониды, от названия их родины – Уланта.
– Эти парни быстро вышли из игры, – сказал мне командир с такой интонацией, будто бы он им завидовал.
Зрелище погрузило его в задумчивость.
– Странные вещи бывают. В позапрошлый патруль мы подняли совершенно исправный транспорт, один из наших. Все работает, и ни души на борту. А что случилось, понять невозможно. Всякое бывает, – произносит он.
– Похоже, мы от них уходим, – говорит Яневич.
Я оглядываю небо. Не вижу, какие знамения ему это сказали.
Наземные батареи перестают прочищать глотки и запевают всерьез. Командир бросает на Яневича насмешливый взгляд.
– Похоже, опять трендим, старпом.
– Не надо меня вруном выставлять, – огрызается Яневич, злобно уставясь в небо.
Слепящие вспышки гамма-лазера освещают ржавые кости некогда величественных зданий. И вдруг я вижу фантастический черно-белый кадр, схватывающий чистейшую суть этой войны. Я вскидываю камеру и щелкаю, но поздно.
Наверху, на уровне по крайней мере третьего этажа, балансируя на двутавровой балке, парочка занималась этим. Стоя. Ни за что, кроме друг дружки, не держась.
Командир тоже их заметил:
– Мы на верном пути.
Я кидаю быстрый взгляд: что отражается на его лице? Но там все та же лишенная выражения маска.
