– Не кажется ли тебе, Иосиф, — промолвил на плохом французском языке Безбородко, обращаясь к де Рибасу, — что для турок наше шествие — слишком уже почетная церемония?
– А почему бы нам, дорогой граф, не приучить этих варваров к церемониям? — дипломатично сострил де Рибас.
Но граф не улыбнулся. Он был зол на командующего за отказ назначить его начальником авангарда. Как он ни просил, а Гудович назначил на эту должность не его, а де Рибаса. И, не привыкший прощать обиды, Безбородко пустил стрелу:
– А фельдмаршал Петр Александрович Румянцев поступил бы проще. Да, наверно, и умнее…
Воцарилось неловкое молчание. Все затаили дыхание. Гудович нахмурил ключковатые брови. И все же эта дерзкая выходка не вызвала у него гнева. Он искоса взглянул на освещенное луной курносое обиженное лицо графа и почувствовал к нему не злость, а презрение. Он понял досаду этого еще молодого, но уже располневшего, изнеженного человека, прибывшего на войну лишь затем, чтобы у его брата, могущественного канцлера императрицы, был предлог выхлопотать для него новые чины, ордена, поместья… Увы! К сожалению, он, Гудович, никак не может доверить Безбородко авангард, потому что граф, хотя и храбр да горяч, но не слишком умен, и сие дело лучше доверить де Рибасу.
Однако нужно как-то проучить зазнавшегося вельможу, и Гудович лениво, словно нехотя, спросил его:
– Ваша светлость, откуда вы знаете, как поступил бы на моем месте Петр Александрович?
– Я хорошо изучил его. Недаром, как вам известно, я был у фельдмаршала в ординарцах, — нагловато прогудел Безбородко.
– Ординарцы не всегда знают мысли своих командиров, — по-прежнему спокойно ответил Гудович. — Я, граф, у фельдмаршала в генералах служил, но этого сказать не могу. Все же одну его мысль вам напомню: «Виктория приходит от неожиданного и хорошо подготовленного удара по врагу». Сие, как видите, мы сейчас с вами и делаем.
Безбородко досадливо усмехнулся:
– Напрасно меня поучать, ваша светлость, — отрезал он.
– Учиться никогда не поздно, друг мой. Я вот три университета окончил: Кенигсбергский, Галльский и Лейпцигский, но почитаю за честь великую у каждого сведущего человека перенять, что мне еще неведомо, — сказал командующий ровным, спокойным голосом, словно не замечая надменного тона графа.
Но Безбородко невыносимо было слушать поучения генерала. Ежась от ночной сырости, он застегнул на бриллиантовые пуговицы свой бархатный плащ и пришпорил коня.
