Усѣвшись въ кабріолетъ, старикъ Мэркгамъ заворчалъ что-то на счетъ гадкихъ мостовыхъ въ Мурортѣ, но Гэй не далъ ему времени выговорить ни одного слова.
— Что за ужасное мѣсто Кулебъ-пріоръ! сказалъ онъ, обращаясь къ управляющему.
— Не знаю! По моему, у насъ тамъ лучшій арендаторъ Тоддъ, — возразилъ Мэркгамъ. — Платитъ аренду день въ день и землю улучшаетъ.
— Что это за человѣкъ?
— Лихой фермеръ. Плутъ естественный, это правда, но до меня это не касается.
— Да вѣдь у него тамъ всѣ дома развалились.
— Въ самомъ дѣлѣ? Немудрено. Они у него всѣ ходятъ по найму. Непроизводительныхъ расходовъ Тоддъ знать не хочетъ, и потому онъ не кладетъ ни одного фартинга на ремонтировку домовъ. Да и жильцы-то у него хороши, нечего сказать! Трое изъ нихъ попались нынче осенью въ браконьерствѣ. Но мы ихъ крѣпко поприжали. Ловкіе молодцы, за столько верстъ идутъ стрѣлять чужую дичь.
Въ былыя времена Гэй, при одномъ намекѣ на браконьера, выходилъ изъ себя отъ бѣшенства, но теперь для него люди сдѣлались дороже дичи и, вмѣсто того, чтобы входить въ подробности совершеннаго преступленія, онъ, къ великому удивленію Мэркгама, вдругъ повернулъ разговоръ.
— Кто тамъ священникомъ? Бэлрейдъ, кажется?
— Да, извѣстный ужъ всѣмъ человѣкъ. Мнѣ онъ очень не по нутру, да что-жъ станешь съ нимъ дилать? Нужно же было отдать въ наемъ церковный домъ. Деньги онъ платитъ аккуратно: не гнать же намъ его.
— Намъ нужно его смѣнить, непремѣнно, — сказалъ Гэй такимъ рѣшительнымъ тономъ, что Мэркгамъ ушамъ своимъ не повѣрилъ.
— Пока онъ живъ, мы не имѣемъ права его смѣнить; послѣ его смерти распоряжайтесь, какъ хотите. Но онъ такъ кутитъ, что долго не продержится, это по крайней мѣрѣ утѣшительно, — сказалъ старикъ,
Гэй вздохнулъ и задумался. Мэркгамъ снова заговорилъ:
— Отчего вы такъ быстро собрались домой? — спросилъ онъ у Гэя. — Вы могли бы, кажется, дня хоть за три увѣдомить меня о своемъ пріѣздѣ.
— Я все ждалъ писемъ изъ Гольуэля, — грустно отвѣчалъ Гэй.
— А что? Вы не поссорились ли съ опекуномъ? Неужели и вы пошли по старой дорогѣ? съ испугомъ и какой-то тоской въ голосѣ произнесъ старикъ.
— Меня опекунъ заподозрилъ понапрасну, — возразилъ Гэй. — Я не выдержалъ и надѣлалъ ему грубостей.
— Эхъ! сэръ! попрежнему-то вы вспыльчивы, неукротимы! сказалъ Мэркгамъ, качая головой. — Давно я вамъ толкую, что вашъ раздражительный характеръ, рамо или поздно, до добра не доведетъ.
— Правда! истинная правда! произнесъ Гэй такимъ покорнымъ тономъ, что старикъ мигомъ разнѣжился съ нимъ, а разсердился на мистера Эдмонстона.
