— Да мнѣ и въ голову не могло придти, чтобы Карлъ I пользовался особеннымъ вашимъ благоволеніемъ — замѣтилъ Чарльзъ.
— Прошу васъ, разъ навсегда, не шутить болѣе на счетъ памяти Карла I.
Лицо Гэя было дотого серьезно и сосредоточенно, что капризный больной покорился поневолѣ и даже пересталъ дуться.
Вечеромъ Гэй, по обыкновенію, помогалъ ему всходить по лѣстницѣ въ спальню и дорогой сказалъ:
— Вы въ самомъ дѣлѣ меня простили, Чарльзъ?
— А развѣ вы еще помните что-нибудь? спросилъ тотъ. — Я не зналъ, что вы такъ злопамятны.
— Я помню, что провинился передъ вами, и болѣе ничего.
— Да и не изъ чего было горячиться: я говорилъ съ вами откровенно, какъ съ пріятелемъ.
— Что жъ мнѣ дѣлать? задумчиво произнесъ Гэй:- я не могу допустить, чтобы истый англичанинъ могъ глумиться надъ королемъ Карломъ. Онъ и безъ того слишкомъ много страдалъ отъ клеветы и насмѣшекъ, сердце у него было нѣжное, раскаяніе искреннее. Стыдно бросать въ его память камнями. Какъ горячо можно было его любить! произнесъ Гэй въ волненіи, какъ бы про себя. — Мягкій, кроткій въ эпоху варварскихъ нравовъ, истинный рыцарь въ отношеніи къ женщинѣ; почти святой по своему благочестію…. Боже! какое счастіе было сражаться за него!
— Да, — сказалъ Чарльзъ, — вы бы не задумавшись пошли бы за него сражаться. Воображаю васъ на Делоренѣ, во главѣ пѣхоты принца Руперта.
— Что я толкую? какъ бы очнувшись, произнесъ Гэй и самъ покраснѣлъ. — Я совсѣмъ забылся, извините; я, кажется, замечтался какъ у себя дома, катаясь на лодкѣ. Смѣйтесь надо мной завтра сколько хотите, а теперь, прощайте! И онъ ушелъ.
— Смотрите, цѣлую рапсодію сочинилъ! думалъ про себя Чарльзъ. — Какъ это я не засмѣялся? Увлекъ онъ меня, просто! Какой мечтатель, а въдь какъ естественно у него все это выходитъ! Куда мнѣ его дразнить, онъ преоригинальная личность. Живой человѣкъ, по крайней мѣрѣ, не то, что другіе.
Онътговорилъ правду: Гэй оживлялъ всѣхъ и все въ домѣ. Мистеръ Эдмонстонъ предложилъ ему какъ то идти съ нимъ на охоту; Гэй чуть не прыгалъ отъ восторга.
День охоты насталъ; онъ одѣлся за полчаса до срока и бѣгалъ по передней, тихонько посвистывая и разсказывая всѣмъ и каждому, что онъ наканунѣ занимался лишній часъ, а сегодня всталъ чуть свѣтъ и приготовилъ всѣ уроки до завтрака.
Лора невольно сознавалась, что Филиппъ правъ, не смотря на свои 17-ть лѣтъ, Гэй былъ сущимъ ребенкомъ. Онъ не умѣлъ даже ждать, а бѣгалъ по комнатѣ, загнувъ голову какъ-то назадъ и вслушиваясь, нейдеть ли кто.
