— Мне, как и прежде, нужен твой совет, наставник, — начал без обиняков юный хан. — Ближайшие селения урусов предупреждены о нас. Значит, люди и сами попрятались, и добро унесли… Что лучше — переждать, пока тревога уляжется, или пробираться в глубь страны? Как по мне, то оба варианта плохи. Долго ждать — нет провианта, а соваться дальше — воинов маловато. Да и какие это воины, — Салах-Гирей махнул пренебрежительно рукой.
— Ну, о еде, мой повелитель, я волновался бы в последнюю голову. Летом степь всех прокормит. Если не дичью, то рыбой. Поэтому, если б не близкий поход Солнцеликого султана, можно бы спокойно ждать своего часа, хоть и до первого снега. Но сейчас лучше поспешить. Если только ты, светоч моих глаз, все еще хочешь нести впереди орды семихвостный бунчук Гиреев. Поэтому я посоветую пробираться дальше. Осторожно, ночью, выслав далеко вперед и по сторонам дозорных. А там — на все воля всемогущего Аллаха! Чуть раньше, или чуть позже, нам подвернется беспечное селение. Ведь гяуры завсегда на 'авось' рассчитывают. Уверен: нам даже слишком далеко ходить не придется.
— Очень мудрые и правильные слова, уважаемый учитель, — негромко одобрил выводы аталыка чей-то картавый голос. — А вместе со мной вы проделаете этот путь и быстрее, и проще.
Юный хан с наставником настолько были увлечены разговором, что и не заметили, как на утоптанную лошадьми плешь, вышел давешний неказистый мужичонка, назвавшийся бесом и так уверенно пообещавший Салах-Гирею свою помощь. Здешние травы, хоть и не такие высокие, как на побережье, все еще поднимались выше пояса, и невысокого Панька, сутулившегося под грузом старого седла, до последнего момента укрывали с головой.
Салах-Гирей, как увидел его, даже вздрогнул от прилива ярости.
— Ишак паршивый! Падаль, негодная даже для червяков! — рыкнул едва сдерживаясь. — Ты! Ты… смеешь показываться мне на глаза?! Эй! Кто там! Возьмите его! Жечь огнем! Драть на ремни! Конями разорвать!
Хан порывисто обнажил лезвие ятагана и, совершенно позабыв о прежнем неудачном опыте общения со злым духом, казалось, готов был собственноручно срубить взлохмаченную голову Рудого Панька. Но тот раболепно поклонился и уважительно промолвил, неестественно и страшно выворачивая голову:
— Твое право карать и миловать, сын Повелителя Степи. Но, прошу тебя: умерь свой праведный гнев и выслушай меня сначала… В том, что произошло на переправе, моя вина ничтожно мала. Не провинность даже, а так — глупая легкомысленность. Я не могу утверждать наверняка, но все указывает на то, что у одного из запорожцев, совершенно неожиданно для меня, оказался слишком сильный ангел-хранитель. Очевидно, он и разбудил уже усыпленных казаков. А я, будучи уверен, что все сделано, не проследил до конца. Именно в этом моя вина, и больше ни в чем. Но, уверяю тебя, молодой хан, если доверишься мне еще раз — то не пожалеешь…
