На четвертый день путешествия, около четырех часов пополудни, работая веслом в лиге от острова, я обнаружил, что гряда скал, виновница моих злоключений, тянувшаяся в южном направлении и в том же направлении отбрасывавшая течение, порождает другое встречное течение в северном направлении. Я попал в это течение, потащившее меня на северо-запад, и приблизительно через час оказался на расстоянии мили от берега, а поскольку море было спокойным, то вскоре я причалил к острову.
Едва ступив на берег, я упал на колени и возблагодарил Господа за свое спасение. Подкрепившись прихваченной с собой едой, я завел плот в высмотренную мной маленькую бухточку, сплошь укрытую деревьями, и улегся спать, совершенно обессилев от усталости и тяжелой физической работы.
Я оказался в весьма затруднительном положении, не зная, как теперь вернуться домой на плоту. Натерпевшись страха и обогатившись опытом, я понимал, что о возвращении в обход косы не могло быть и речи. Что подстерегало меня на другой, то есть западной оконечности острова, я не знал, и у меня не было ни малейшего желания вновь подвергать себя риску. Поэтому на следующее утро я решил пройти вдоль берега в западном направлении и поискать бухточку, где можно было бы спокойно оставить плот на случай, если он мне понадобится. Пройдя мили три, я обнаружил очень удобную бухточку для плота, в которой он и остался, словно в специально предназначенном для него маленьком доке. Убедившись, что плот надежно закреплен, я выбрался на берег, чтобы осмотреться и определить, где именно я нахожусь.
Оказалось, что я был совсем близко от того места, где побывал в тот раз, когда приходил на эту сторону острова пешком. Поэтому, взяв с собой с плота только ружье, я пустился в путь. После такого морского путешествия пеший поход показался мне весьма легким, и к вечеру я дошел до моей старой беседки, благополучно дожидавшейся моего возвращения. Я всегда поддерживал ее в полном порядке, относясь к ней как к загородному дому.
Перебравшись через изгородь, я улегся в тени, чтобы дать отдых уставшим ногам, и уснул. Но представьте, каково же было мое изумление, когда я был разбужен голосом, несколько раз окликнувшим меня по имени: «Робин, Робин, Робин Крузо! Бедный Робин Крузо! Где ты, Робин Крузо? Где ты?»
Измученный с утра греблей, а после полудня — ходьбой, я спал таким крепким сном, что не сразу пришел в себя. И мне показалось, что я слышу этот голос во сне. Однако голос настойчиво повторял: «Робин Крузо, Робин Крузо», и когда я, наконец, окончательно проснулся, то сильно испугался. Впрочем, открыв глаза, я увидел на ограде своего Попку и сразу же догадался, что голос принадлежал ему: именно таким жалобным тоном я часто повторял эту фразу, и он ее запомнил.
