— Я умоляю тебя, Гай! — Агриппина на коленях подползла к цезарю. — Заклинаю памятью моей подруги! Пожалуйста, убери эту тварь из нашего дома! Она причинила мне столько зла, из-за нее мой сын растет сиротой! Она опоила моего мужа отравой, которая вначале разрушила его мозг, а затем здоровье. Ты же был другом Агенобарба!
Калигула смутился. Еще никогда его не просили о чем-то, упоминая при этом Юнию. А ведь они с Агриппиной были так дружны.
— Ладно, быть посему. Считай, сестра, что Беллона приняла твою кровавую жертву.
Присутствующие заулыбались этой шутке, смотря на окровавленное лицо гетеры.
— Ты, Пираллида, сейчас же возвращайся в свой дом, — обратился Калигула к девушке и незаметно подмигнул ей. — Кто-нибудь! Помогите ей!
Довольная Агриппина поклонилась брату, взяла под руку Ливиллу и пошла с ней к выходу. Проходя мимо Пираллиды, которой слуги помогали подняться, она плюнула ей в лицо. Гетера зарыдала в голос от стыда и позора.
Однако, когда она вернулась в свой домик, ее ожидало утешение в виде ларчика, заботливо установленного в вестибуле, — приоткрыв крышку, она увидела золотые монеты и драгоценное кольцо сверху. Калигула отблагодарил ее более чем щедро за оказанные услуги, но Пираллида поняла, что этот дар был прощальным. И предназначался он ей не как гетере, а как жрице темной богини. Она взяла ларчик и прошла в атриум, окликая служанку.
— Ну, вот, я вижу, что моя красавица испытывает новые превратности судьбы.
От звуков этого голоса, до боли знакомого, любимого и ненавистного, руки гетеры разжались сами собой, ларчик упал, и монеты со звоном раскатились по полу.
Лепид проводил Друзиллу до кровати. Она шла, прижав руку к тяжело вздымающейся груди, с усилием делая каждый вздох ее изъеденными ядом легкими. Эмилий помог жене прилечь, поправил подушки, поймал дымчатую кошку, теревшуюся о его ноги, и положил под руку Друзилле, чтобы удобней было гладить мягкую шерсть зверька. Поцеловал жену в лоб и собрался уходить, но она окликнула его:
— Спасибо, Ганимед! Я была несправедлива к тебе! Ты оказался нежным и заботливым мужем. — Друзилла замолчала, восстанавливая дыхание. Эмилий терпеливо ждал, хотя знал, что вот — вот начнутся скачки, и цезарь, скорее всего, уже там, в Большом цирке. — Я чувствую, что жить мне осталось считанные дни…
Лепид протестующе вскинул руку:
— Ну, что ты, моя голубка, не терзайся понапрасну. У тебя впереди долгие годы жизни. Мы еще поедем в путешествие. Хочешь — в Грецию, а хочешь — в Египет? — он присел к ней и погладил ее разгоряченный лоб. Жар не спадал уже которую неделю. — Наша империя настолько велика, что порой мне кажется, что Рим — хозяин мира. А сколько диковинок в Азии? Ты же ничего не видела.
