Страшно волнуясь, потея и заикаясь, оставшийся в живых Паняшин, под одобрительные взгляды и просто неприличный, до коликов в желудке, молчаливый припадок хохота Гусарова, во время следующего сеанса связи, поговорил. Хотя называть ту искреннюю чушь, разговором было нельзя. И все же, после разговора, он чувствовал себя настоящим героем нашего времени. Ну, если и не героем, то чем то сродни мифическому богатырю, которому исходя из его человеческих качеств доверили чужую тайну. А богатырь тот, «размахнись плечо, развернись рука», спас добрых и кротких русичей, от поругания иноземным и ненавистным змеем трехглавым.
Когда Паняшин положил телефонную трубку на рычаги и оттер пот со лба. Умирающий от хохота, с раскрасневшимся лицом и полными слез глазами Алексей, всхлипывая прислонил голову к его плечу…
Пытаясь восстановить дыхание, все еще изрыгая из своих недр остатки хохота умело маскируя их под рыдания, он признался Паняшину, что тот своим героическим поступком, спас не одну, а две жизни. Счет до двух, здесь прост. Если бы эта гиеновая акула, с которой он только что балакал по телефону, узнала о гусаровской связи и их взаимной любви, то из табельного оружия убил бы свою жену. Гусаров же, умер бы от горя, во время посещения заброшенного могильного холмика…
Сообщив эти сентиментальные и кровавые подробности, он выбежал из дежурки, чтобы где-нибудь подальше от нее, вволю поплакать над своей неудавшейся судьбой.
* * *
К середине продолжающегося суточного дежурства, страсти вроде бы улеглись. Многим службам находящимся в состоянии боевой готовности был дан отбой. Офицеры, забегавшие в помещение дежурной части позвонить, бурно обсуждали со своими родственниками, знакомыми и примкнувшими к ним людьми, всевозможные мероприятия, связанные с проведением наступающих дней отдыха.
Алексей был невольным свидетелем разговоров, своих подчиненных и просто сослуживцев, в которых те обстоятельно, а иногда и со скандалом обсуждали свои семейные проблемы. Его удивило, то многообразие граней человеческих взаимоотношений о которых он, как человек живущий один, и думать не мог.
Послушав кто, чем будет заниматься в выходные, кое-какие зарубки в памяти сделал. Без этих зарубок, задуманное им «варенье из лопухов» могло не получиться.
* * *
Через пару часов началось цирковое представление. К нему он особенно не готовился, но как и в разговоре с Паняшиным, основным моментом выбрал джазовую импровизацию. В джазе, что главное? Синкопа. А еще? Верно. Правильно выдерживать ритмический рисунок. Сочинение же самой музыки, происходит в момент ее исполнения.
