Эти размахивания и паузы необходимые для остывания металла, очень сдерживали скорость движения. Желание отряда ее увеличить объяснялось еще и настоятельной необходимостью оторваться от преследующего облака кровососущих оводов и слепней. Впрочем, не так даже и преследующей, просто зайдя в это облако, они из него почти целый день и не выходили.
На вторые сутки прогулки, "идущие вместе" сами себя узнавали с трудом и то больше по характерным признакам.
Молчаливый солдатик, превратившийся в невысокого подростка с узкими щелочками вместо глаз, это Кондрат. В старое время он умел играть на губной гармошке, сейчас же огромным кровоточащим ртом он даже пил с трудом.
Хрипящий амбал с носком на лице вместо москитной сетки больше смахивал на Гусарова. Хотя с его кулачищами — мог смахивать на кого угодно.
Громко ругающий и матерящий во весь голос все подряд, включая: дорогу, себя, джунгли, ЮНЕСКО, армейскую жизнь, москитов, отцов-командиров, гигиенические прокладки Red bull и много еще всяческой всячины — в этом распухшем военнослужащем можно было с трудом, но узнать Степана… или Алексея… Но если постараться… узнать можно было обязательно.
Паренек, которого кровососущая дрянь облетала стороной и которого вели на веревке, чтобы попусту не бегал по лесу и не тревожил не для него установленные растяжки, так как гоняться за ним не было никаких сил, это был тот самый избалованный певец тяжело пострадавший от встречи с живой природой.
А Колюню Рысака, без причины узнавать не следовало. Как только он видел, что на него смотрят, тут же начинал томно стонать и вспоминать свою пропащую жизнь, привлекая этими разгоряченными звуками самых разнообразных самцов окружающей фауны озабоченных поисками самки.
* * *
Через двое суток грязные, злые, уставшие, по правде сказать, и голодные сверх всякой меры, они наконец-то выбрались на заставу или передовой армейский блокпост в небольшом горном селении Сентай-Юрт.
Дойти-то, они дошли, но ни горячей воды, ни ароматного чая с хлебом-солью там им не дали. Их вообще никто не встретил. От такого приема на пыльной горной дороге ничего хорошего в памяти не остается. Только горькая досада, чувство невосполнимой скорби и праведного негодования. И все.
Вместо горячей воды, хлеба и зрелищ, вместо большого количества разнообразного и надоедливого отдыха изумленному взору пришельцев предстали еще дымящиеся руины казарм, хозяйственных построек и хмурая неприветливость местного населения.
