Действительно, познать – значит породить, и всякое живое познание предполагает взаимопроникновение, внутреннее соединение познающего духа и познаваемой вещи, особенно если познаваемая вещь – другой дух, и тем более если познаваемая вещь – Бог, Бог во Христе, или Христос в Боге. Исходя из этого, мистики говорят о духовном браке и о том, что мистика – это своего рода метаэротика, сверхлюбовь.
Такое познание, познание мистическое, или животворящее, порождающее, не есть так называемое рациональное познание. Впрочем, кто знает, что именно называют разумом рационалисты! Ratio[60] – это одно, a Vernunft[61] – это совсем другое. Например, у одного рационалиста, у Льва Шестова, в его книге о Паскале можно прочесть следующее: «Фундаментальное условие возможности человеческого познания состоит в том, что истина может быть воспринята всяким нормальным человеком». Но что такое этот самый «нормальный человек»? Может быть, это не что иное, как обычный средний человек, average man по-английски и Durchschnittsmensch по-немецки? То бишь какая-то фантастическая сущность: phantasia, non homo,[62]если воспользоваться словами Петрония (Сатирикон, XXXVIII, 16). И речь идет о тех самых жалких средних, нормальных людях, которые вообще не способны воспринимать что-либо кроме рациональной истины, и о которых еще один агоник, граф Жозеф де Местр, не без презрения говорил: «У них нет ничего, кроме разума!». Причем речь здесь идет именно о слабом человеческом разуме, но отнюдь не о разуме божественном, не о животворящей божественной Истине.
Le· pur enthousiasme est craint des faibles âmes
gui ne sauraient porter son ardeur et son poids.
«Слабые души робеют перед чистым энтузиазмом, они не способны вынести ни тяжести его бремени, ни жара его огня», – говорит Альфред де Виньи,[63] кстати, тоже паскалианец, в своем Доме пастыря, И обратите внимание, слово «энтузиазм» (ένθουσιασμόζ) означает боговдохновение. Энтузиаст это существо боювдохновенное, человек, который становится Богом, наполняется Богом. Такое может произойти с поэтом, с творческим гением, но никак не с нормальным, или средним, человеком.
Et n'être que poète est pour eux un affront
«Быть поэтом считается зазорным». «Ведь у поэтов нет ничего кроме стихов!» – заявляют, в свою очередь, рационалисты. Но если у поэтов есть стихи, то у кого же есть истина? Кому принадлежит она? Бедная Ависага Сунамитянка, душа, алчущая и жаждущая духовного материнства, безрассудно возлюбившая великого царя, когда он был уже на смертном одре, хотела отнять его у смерти, возродить его, дать ему жизнь, воскресить его своими безумными поцелуями и объятиями. Увы! Все это так и осталось похороненным в ее душе. И Давид, тоже глубоко любил эту бедную девушку, согревавшую его в его агонии, но уже не мог познать ее. Бедный Давид! Бедная Ависага! И трудно сказать, кто из них был более несчастен.
