Когда ужин окончился, Хель решила зайти к Мэю, но ее задержал Саент.
- Это кого же я от барона отбил, плясунья? - спросил он, чуть усмехаясь.
- Мое имя - Хель из Торкилсена, - спокойно ответила она.
Саент заморгал, глядя на нее сверху вниз:
- Да ну?! Вон ты где объявилась... Ну, недаром бароны тебя сожрать готовы. А это кто? - он осторожно кивнул на Окассена.
- Друг.
- Тебе друзья-то, видать, нужны? Ненадежно тебя охраняют.
- Вот ты и возьмись.
Саент широко улыбнулся:
- И возьмусь! Хорошее дело - баронов по башкам лупить. Так бы ходил да тюкал... Или тебе это неприятно?
- Спасибо, Саент, - с улыбкой сказала Хель.
Мэя уложили спать в той самой каморке, где лежала раньше больная Хель. Когда она вошла, он лежал, прикрыв глаза, но услыхал ее шаги и вскочил. Кровь с его лица уже смыли, и оно было просто бледным, на лбу - большая ссадина.
- Лежи, - тихо сказала Хель, садясь на край кровати. Мэй схватил ее руки, крепко сжал.
- Хель, - шепнул он невнятно, - Хель, ведь скрипка разбилась...
- Ничего, - Хель постаралась улыбнуться. - Найдем другую.
- Я не смог защитить тебя...
- Глупости! - прервала она.
- Не смог, - упрямо и горько повторил Мэй. - Если бы не они... Я ни на что не гожусь, Хель.
Хель молча наклонилась, поцеловала его в губы - распухшие, еще солоноватые от крови. Потом, почувствовав чей-то взгляд, выпрямилась, обернулась. В дверях каморки стоял Окассен.
- Иди спать, - сказал он строго, по-отцовски. Хель провела рукой по волосам Мэя, встала и ушла.
... Нам лечь, где лечь,
и там не встать, где лечь...
Автобус резко затормозил перед воротами туристского лагеря. Здесь шоссе обрывалось, и дальше вдоль ограды к замку вела неширокая пыльная дорога. Вывеска над воротами гордо гласила: "Дерзание" приветствует гостей!" Вывеску осеняла ветвями старая шелковица. Под ноги нам сыпались спелые до черноты ягоды. Ивар Кундри, который не преминул запечатлеть вывеску на кинопленку, поскользнулся на них и проклял вполголоса все шелковицы на свете. Все эти мелочи забавляли меня, но не отвлекали от главного - над мешаниной разноцветных палаток, над купами деревьев возвышался на холме замок. Эрнар. У меня было такое чувство, будто я вернулась домой.
Эрнар. Серебряная башня... Центральная вежа вовсе не сияла серебром. Массивная, широкая, она точно нависала над стенами, над четырехскатными крышами пристроек. Была она вся синевато-серая, и только шатровая крыша нестерпимо сияла на солнце - настоящее серебро никогда не блестело бы так ярко. Рядом с вежей стенные башни казались хрупкими и невысокими, зубчатые стены соединяли их, опоясывая холм, и разрывались лишь в одном месте - где были ворота. Холм был приземистый, каменистый, но у подножия его буйно разрослась зелень. Должно быть, там была вода.
