— Не домой, а в больницу! — говорил Дорофеев. — И не выпускать! Под вашу ответственность, Ашот Аракелыч!
В обеденный перерыв Одинцов встретился в столовой с Дурновым. Сели за один столик. На Дурнове был длинный, не по росту, серый прорезиненный плащ, рукава плаща завернуты. Брезентовый портфельчик он положил на свободный стул и, когда к столику подходили, отвечал:
— Занято! А ты, значит, в героях сегодня, Цыганок! Молодец, так и надо! Себя хорошо зарекомендовать — дело нужное, — покровительственно говорил он. — Хорошая ширма! Доверия больше!
— Чего ж делать-то было? Скрутила его болезнь и прямо под ноги ко мне швырнула.
— А, он… — Дурнов выругался. — Черт с ним! Главное — ты на месте оказался! — Он поднял указательный палец: — Так сказать, протянул руку помощи! У начальства на примете будешь… Во!
Когда они вышли из столовой, Одинцов поинтересовался:
— Ну, как работается-то, Мокруха?
Дурнов подмигнул:
— Вагончики переписываю в журнальчик, накладные заполняю… Беготни все же много! Три раза на товарной станции бывал да раз — на контейнерной. На вокзале недолго потолкался. Как раз скорый стоял… Наскреб на стопача, выпил, и так меня потянуло уехать! Ну, просто сил нет. Да вот вернулся… Гроши есть у тебя? Съездить бы в город после гудка, проветриться, а?
— Денег нет. Разве что на пол-литра. Поедем, что ли?
Дурнов поднес к носу пальцы, сложенные щепотью, понюхал их, брезгливо сморщил нос и губы.
— Пол-литра, это как кот чихнул. Тебе одному на зуб! Ну да поедем! На остановке встретимся… Там что-нибудь придумаем… Ты, вижу, фартовый! А то здесь дисквалифицируешься… Как это? — он поиграл указательным и средним пальцами. — И лопатничек[1] — тю-тю!.. Хе-хе!
— На отначку встанешь? — спросил Одинцов. — Сможешь перенять?
— Пренепременно, Цыганок! Не сдрейфлю!..
Они вышли из автобуса на перекрестке главных улиц, напротив гостиницы. Направо тянулись кварталы магазинов: с угла — готового платья, потом «Детский мир», «Ювелирный», маленький хлебный магазинчик с высоким крыльцом, напротив — гастрономический и дальше — все магазины, магазины. В конце улицы — ресторан «Космос», со звездами, нарисованными на стеклах широких окон и на стенах зала. Оттуда доносилась музыка.
Они потолкались в очередях около обуви и готового платья. Одинцов оценивающим взглядом скользил по дамским сумочкам, авоськам и кошелкам, по карманам мужчин. За ним, чуть поодаль, двигался Дурнов. Он должен был принять у Одинцова украденное и отойти, не вызвав подозрения у окружающих. Одинцов мог остаться рядом с жертвой, не боясь быть уличенным в краже, — даже обыск ничего бы не доказал ни потерпевшему, ни милиции.
