А насекомые? спросил Бонплан.
А вот эти вообще не умирают. В том-то и проблема.
И действительно, москитов становилось все больше и больше. Они летели с деревьев, появлялись из воды и воздуха. Летели со всех сторон, воздух просто звенел, они кусали и пили кровь, а взамен каждого убитого налетала сотня других. Лица у всех постоянно кровоточили. Даже толстые платки на голове не спасали, москиты прокусывали ткань.
Река, сказал Хулио, не терпит людей. Прежде чем отправиться сюда, Агирре был в своем уме. Только здесь ему взбрело в голову объявить себя императором.
Сумасшедший убийца, сказал Бонплан, этот первый исследователь Ориноко! И все дело только в этом.
Этот мрачный человек вовсе ничего не исследовал, он мало что понимал, сказал Гумбольдт. Не больше чем птица — воздух или рыба — воду.
Или немец — юмор, сказал Бонплан.
Гумбольдт посмотрел на него, наморщив лоб.
Шутка, сказал Бонплан.
И весьма несправедливая. Пруссак любит посмеяться. И в Пруссии много смеются. Стоит только вспомнить романы Виланда или превосходные комедии Грифиуса. Да и Гердер не чурался хорошей шутки.
В этом я нисколько не сомневаюсь, сказал Бонплан кисло.
Ну, тогда все в порядке, примирительно сказал Гумбольдт и почесал искусанного до крови пса.
Они вышли на середину Ориноко. Река была такой широкой, что можно было подумать, они плывут по морю. Где-то вдали, как фантом, просматривались на другом берегу джунгли. Водоплавающей птицы здесь не было. Небо, казалось, плавилось от жары.
Спустя несколько часов Гумбольдт обнаружил у себя на ногах под кожей больших пальцев впившихся блох. Пришлось прервать путешествие; Бонплан принялся сортировать коллекцию растений, а Гумбольдт сидел на складном стульчике, опустив нога в тазик с уксусом, и составлял карты русла реки. Pulex penetrans, обыкновенная песчаная блоха. Он опишет ее, но даже в своем дневнике ни словом не обмолвится о том, что лично подвергся нападению.
Да в этом ничего такого нет, сказал Бонплан.
Он много думал, возразил Гумбольдт, о законах славы. Человека, про которого станет известно, что под ногтями его больших пальцев жили блохи, никто не будет воспринимать всерьез. Независимо от того, были у него другие заслуги или нет.
На другой день их постигла неудача. В одном особенно широком месте, где не было видно ни того, ни другого берега, ветер развернул парус против направления их движения, лодка накренилась, ее захлестнуло волной, и тут же десятки исписанных листков закачались на воде. Лодка наклонилась еще сильнее, так что вода доходила им уже до колен, собака повизгивала, а гребцы собирались прыгать за борт. Гумбольдт резко поднялся, мгновенно отстегнул пояс с хронометром и крикнул в приказном тоне, чтобы никто не двигался с места. Течение несло лодку, парус мотался туда-сюда, как тряпка, серые спины крокодилов сгрудились вокруг лодки.
