Но ландшафт, возразила одна из девушек, та, что была повыше ростом, разве это плоскость?
Он уставился на нее. Не сделал, значит, когда надо, паузу. Не дал ей времени подумать.
Вообще-то, конечно, нет, сказал он, улыбаясь.
Углы треугольника, сказала она, только на ровной поверхности составляют в сумме сто восемьдесят градусов, а на выпуклой — нет. А весь мир ведь так и устроен: то вверх, то вниз.
Он с удивлением посмотрел на нее, словно только что увидел. Девушка вздернула брови, выдерживая его взгляд.
Да, сказал Гаусс, что правда, то правда. Чтобы уравновесить это, необходимо треугольники некоторым образом сжать после измерения до бесконечно малых величин. В принципе произвести простую операцию по дифференциальному вычислению. Именно в этой форме… Он опустился на землю и вытащил свой блокнот. В такой форме, пробормотал он, уже начав писать, этого еще никто не делал.
Когда он поднял глаза, рядом никого не было.
Он колесил по этой местности несколько недель, производя геодезическую съемку, вбивал в землю колья, визировал расстояния. Однажды он кубарем скатился под откос и вывихнул плечо, несколько раз оказывался в крапиве, да вдобавок после полудня, зима была уже не за горами, гурьба ребятишек забросала его снежками пополам с комьями грязи.
Но Йоханну он видел теперь чаще. Казалось, она всегда была рядом и только маскируемое или недостаточное внимание с его стороны заставляли ее таиться от молодого человека. Она шла перед ним по улице, а Гауссу представлялось, что одно только его желание заставляет ее замедлять шаги, даже если она этому противится. Один раз Йоханна сидела в церкви, тремя рядами дальше него, с усталым, но сосредоточенным выражением лица, и слушала, как пастор расписывает всем перспективу вечного проклятия на тот случай, если они не воспримут страдания Христа как свои собственные, а выпавшие на его долю несчастья как свои личные, и его кровь не как пролитую за них всех; Гаусс давно уже перестал спрашивать себя, что бы это все значило, и наверняка знал: она взглянет на него с насмешкой, если он сейчас обернется.
Однажды они отправилась вместе с ее глупенькой, вечно хихикающей подружкой Минной на прогулку за город. Они вели беседу о новых книгах, о которых он понятия не имел, о том, что часто идет дождь, о будущем Директории в Париже. Йоханна часто отвечала, даже не дав ему договорить. А он думал при этом, как бы ему ее обнять и повалить на землю, и точно знал, что она читает его мысли. А тогда к чему все это притворство? Оказалось, никак нельзя без него обойтись: когда он нечаянно коснулся ее руки, то тотчас же низко поклонился, как это обычно делали благородные господа, а она сделала книксен. На обратном пути он обдумывал, наступит ли однажды день, когда люди будут общаться друг с другом без обмана. Но прежде чем ему пришло в голову что-либо путное, он неожиданно понял, как можно решить любое треугольное уравнение. Дрожащими руками Гаусс нащупывал свой блокнот, но оказалось, что он забыл его дома, и до ближайшей харчевни шел и тихо бормотал себе под нос формулу, а там, наконец, вырвал у кельнера из рук грифель и записал ее на скатерти.
