16 июня. Профессор очень обеспокоен. Ему кажется, что за ним следят, и это связано с его исследованием. Я рассказал ему о последних событиях в нашем имении и «Чернецком лесу». Курц заявил, что это вполне укладывается в его выводы. Наконец он познакомил меня с главными исследованиями своей пятидесятилетней труда. Передаю его удивительную рассказ почти дословно:
«Когда мне было двадцать лет, я был уверен, что знаю все. Фундаментальный уровень преподавания истории, филологии и философии франкфуртской в классической гимназии, а затем в берлинском университете, где мне посчастливилось слушать лекции самого Риккерта, создали иллюзию того, что в нашей науке для меня непонятного не осталось. Хроники династий и государств, действия героев и политиков были величественные, мужественные и логические. После Венского конгресса Европа забыла, что такое настоящие потрясения, тем более, что и Наполеон придерживался определенных правил, которые наша цивилизация приняла для придания оттенка в силу войнам и завоеванием. Мое столетия заканчивается — оно было приличным, стабильным, романтическим и самоуверенным. Оно создало иллюзию всемогущества человеческого разума и благородства человеческой природы. Боюсь, что следующий век развеет это притворство.
Чем больше я уходил в постижения и ощущения истории, тем более с отчаянием понимал, что я был таким же, как мое столетия, — захваченным оптимистичным идеалистом, который, впрочем, не видел ничего, кроме собственного самозахват. Постепенно, с вступлением в определенной мудрости и знаний, прошедшие столетия и эпохи вспыхнули передо мной таким всемирным ужасом, что я оказался на грани безумия. Почему провидение дало мне возможность почувствовать историю, оказаться в ней, ужаснуться нее и не сойти с ума? Я начал труд. Я интуитивно шел по этих темных веках — передо мной проходили религиозные резни во имя высшего блага, уничтожение народов ради их блага, пытки, казни и страдания. Варварские орды разрушали цветущие цивилизации, пылали библиотеки, и носители знаний погибали от рук палачей, народы, которые считали себя культурными и просвіченими, распадались на непримиримые партии и с наслаждением уничтожали сами себя в братоубийственных войнах. Я обходил исследования завоевательных войн — в целом их можно было объяснить, — я остановился на найжахливішому — революциях и внутренних гражданских войнах — на природе явления, которое я назвал мировым ужасом.
