Девушка, сидевшая на кровати, напряглась всем телом и задрожала, — впрочем, при этом она не произнесла ни слова.
— Это правило — самое важное. Позже я расскажу тебе остальные.
Линда сделала паузу. В глубине души она была почти уверена, что девушка сейчас либо расплачется, либо наконец начнет молить о пощаде. Но Дженнифер по-прежнему хранила молчание.
— С этого дня тебя зовут не так, как раньше. Твое имя — Номер Четыре.
Линде показалось, что из-под мешка донесся едва слышный сдавленный стон. Что ж, это было вполне допустимо и ожидаемо.
— Если тебя о чем-нибудь спрашивают, ты должна отвечать. Все ясно?
Дженнифер кивнула.
— Отвечай!
— Да, ясно, — поспешно поправилась Дженнифер, голос которой из-под плотной ткани прозвучал неестественно глухо.
На мгновение Линда задумалась: пленница вела себя иначе, чем она ожидала. Попытавшись представить себе, что сейчас ощущает девушка с мешком на голове, она злорадно усмехнулась и подумала: «Что, детка? Это тебе не учительнице у доски отвечать».
Впрочем, вслух она этого не произнесла. В ее планы не входило менять бесстрастную тональность беседы, взятую с первых секунд трансляции.
— Давай-ка я тебе кое-что объясню, — все так же монотонно произнесла Линда. — Итак, Номер Четыре, все, что ты знала о мире, что составляло до сих пор твою жизнь, более не существует. Кем ты была, кем хотела быть, все твои родственники, друзья, все, что было тебе знакомо, — этого больше нет. На всем свете есть только эта комната и то, что в ней будет происходить.
И вновь в наступившей тишине Линде пришлось догадываться о том, что творится с пленницей, по едва уловимым сигналам, посылаемым ее телом. Судя по дрожи, бившей Дженнифер, та вполне поняла услышанное.
— С этого дня ты принадлежишь нам.
Девушка словно застыла: казалось, даже дрожь отступила от этого словно окоченевшего тела. И все же при этом Дженнифер не только не закричала, но и вообще не издала ни звука. Другие к этому моменту уже сдавались. Особенно много возни и суеты было с Номером Три: она все время орала и кусалась, с кулаками кидалась на окружающее пространство. Нельзя сказать, что такое ее поведение сделало шоу менее привлекательным для зрителей. Хотя крики и непослушание были нарушением правил, которые установили для своих жертв Майкл и Линда, но столь яростный протест привнес разнообразие в заранее выстроенную драматургию этой мрачной пьесы. Каждая из пленниц вела себя по-своему, и Линда понимала, что привлекательность шоу от подобной непредсказуемости только выигрывает. Нужно было навязать каждой участнице особенный, именно для нее разработанный свод правил — каждый раз новый: ведь все пленницы были по-своему уникальны. Предвкушение новых сюрпризов и нетерпеливое ожидание того, как поведет себя новая жертва, — эти чувства приводили Линду в экстаз. Ей стоило немалых усилий держать себя в руках и по-прежнему изображать полное бесстрастие. Пристально посмотрев на полулежащую девушку с мешком на голове, она подумала: «А ведь слушает-то она внимательно!»
