Но пока она «убивала» свое время (на эти пустые, бесплодные встречи, раскрывая передо мной мрачную пропасть небытия, в которой она томилась, но томилась почти без боли, без страдания, и этим «почти» была жива ее душа, как бесцветная водная гладь оживает, тронутая рябью), я свое просто-напросто теряла, хотя в какую-то минуту действительно почувствовала к ней интерес как к редкому экземпляру, как к какому-нибудь невыразительному минералу, тусклому и мертвому, но о котором известно, что он один из миллиона такой тусклый и мертвый.
Так почему тогда не старый антиквар? Почему мы вдруг прячемся от мира, от людей и начинаем противиться их постоянному вторжению к нам, перестаем быть щедрыми, терпеливыми и хотим принадлежать только себе? А может, меня просто раздражали его вульгарный почерк, претенциозная бумага, выспренний стиль? Или не понравилось, как он взялся за дело: завалил меня цветами и восклицательными знаками? Я упорствовала. Он упорствовал. Я неожиданно сдалась. Честно говоря, я бы потеряла много меньше времени, если бы не уклонялась от этой встречи, а согласилась на нее в первый же день. Не говоря уж о том, что мне стоило немалых усилий менять свой голос по телефону, подделываясь то под простоватую испанку, то под двенадцатилетнего ребенка, то под ревностную секретаршу, то, за неимением лучшего, под подростка с хриплым голосом: «Я приятель Дана. Понятия не имею, где они». Но я защищала принцип. Я им не психиатр. («Ей это принесет такую пользу», — писал мой враг.) И у меня не филиал биржи труда. Профориентация — это не мой профиль. («Она не уверена в своем призвании и хотела посоветоваться с вами, прежде чем вступить на путь, которого… на путь, который…») И не Эйфелева башня. («Увидеть вас — для нас это такое счастье, по телевизору совсем не то».) А потом при очередном натиске, напуганная тем, что мой антиквар распаляется все больше и больше, того гляди обольет себя бензином у моих дверей (дети уже не раз его там видели), я отказалась от своих принципов. Значит, у меня просто был заскок. И только совсем без принципов я чувствую себя до конца самой собой. Я согласилась на свидание.
— Я был совершенно уверен, что ты с ними встретишься, — говорит Жак многозначительно.
— Это почему?
— О!.. Отказывать в чем-нибудь — это на тебя не похоже, — отвечает он, орудуя кистью.
Может быть, это на меня и не похоже, но беда в том, что мы очень редко бываем похожи на самих себя.
