— Ну например, когда я работаю, а кто-то из детей отвлекает меня, мной овладевает нетерпение, моя работа кажется мне гораздо более важной, чем ребенок, но если я покажу это, он решит, что я чувствую так всегда, хотя на самом деле я не смогла бы ни работать, ни даже думать, если бы мой ребенок был в опасности.
— Да, возможно, — соглашается он. — Ну а с чужими, с людьми, тебе безразличными?
— Совершенно то же самое. Если они, например, окажутся в опасности или нам удастся по-настоящему понять их, они сразу перестанут быть для нас чужими и безразличными. И если ты доброжелателен и стараешься увидеть в них самое лучшее, то никакого лицемерия тут нет, просто ты исходишь из того, что знаешь и во что веришь, а не из того, что чувствуешь.
Я прекрасно понимаю, что сегодня мне вряд ли удастся его убедить. В наше время к инстинкту, к стихийности принято относиться с почтением, как к силе раскрепощающей и даже созидательной, — у меня же всегда вызывает протест, когда нечто непрочное и субъективное возводится в ранг высшей, неоспоримой истины.
— Если ты думаешь одно, а чувствуешь другое…
— Вернее, не всегда чувствуешь то, что думаешь. Во всяком случае, не всегда с одинаковой силой. Ты любишь кого-то, но увлекаешься игрой в шары и уже не чувствуешь, что любишь его. Ты узнаешь, что этот человек только что попал под машину, тебе уже некого любить. Но ты чувствуешь, что еще сильнее любишь его. Разве это означает, что в те минуты, когда ты любишь его меньше, ты должен быть с ним холоден и груб? Плохое воспитание вовсе не свидетельствует об искренности.
— Так же, как и хорошее, — замечает Даниэль, надо признать, довольно кстати.
Нет. Конечно, нет. Да разве только в этом дело? Не только. А как объяснить?
Даниэль, опять с серьезностью, которая мне в нем так нравится:
— Если ты чувствуешь одно, а думаешь другое, почему ты так уверена, что ты думаешь правильно?
Вопрос правомочный, но как некстати. Все дело в том, что повседневная жизнь христианина — это жизнь двойная. Краски, радость, веселье, убеждения, порывы, и вдруг пустота — нет, не сомнение, во всяком случае, еще не сомнение…
Политическая борьба рождает отчаяние, дружба разочаровывает, работа становится непосильным грузом, материнские радости — изнурительными обязанностями. «Кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет.» Жизнь была озарена благодатью, и вот благодать ушла, и жизни тоже не осталось. Одно уныние.
Внезапно пустыню освещает мысль: хвала Богу за то, что у нас есть жизнь, в которой, не будь его, не было бы ничего.
