У Жильбера обо всем есть собственное мнение. Когда с ним говоришь, он тебя не слышит. Задает вопрос, но ответа не слушает, отвечает сам и продолжает в том же духе. В мае 68-го Жильбер встречает меня на улице, я иду с портфелем.
— Как, ты работаешь?! В такой момент!
Иначе говоря, перед вами солидный и добропорядочный член общества — роль, которую я ненавижу, и потому в запальчивости отвечаю:
— Лично у меня есть обязанности!
— Как это по-буржуазному!
— А ты занят лишь собой, не так ли? Как это по-гошистски!
Жильбер выводит меня из себя.
Жильбер приходит смотреть картины Жака. Качает головой, критикует, разглагольствует.
— Тебе не надоело вкалывать вот так каждый день, словно ты служишь в конторе? — спрашивает он меня.
Сам он больше двух недель подряд никогда еще не работал.
— Не понимаю, как ты его выносишь, — говорю я Жаку.
Жак:
— В нем все-таки что-то есть…
— Он всю жизнь будет бездельничать.
— О! Это уж как пить дать. Но как раз поэтому…
Поэтому?
Жильбер на блошином рынке, идет торговля скобяным товаром. Его восхищает решительно все. Все так блестит. Условность антиусловности. Неистово торгуется. Купить вещь за ее цену — ниже его достоинства. Зимой он ходит в ботинках на босу ногу, летом — в овчине.
— Он перебарщивает в своей роли, точно выпускник Национальной школы администрации.
— Именно… Но как раз поэтому…
Я навещаю Жильбера в его мастерской. Жалкий чердак под стеклянной крышей, холод зимой, жара летом, к тому же он целеустремленно создает там страшный беспорядок. Жильбер вне себя от восторга: продал по сто пятьдесят франков за штуку пейзажи, предназначенные для глухих окон и создающие иллюзию открытого окна, — его выдумка.
— А во сколько они тебе обходятся?
— Сто двадцать франков каждый. О! Прибыль невелика. Но эта идея сделает меня знаменитым, вот если бы еще наладить продажу оптом…
Так он кидается торговать своими оконными пейзажами, маркетри и в очередной раз сеет смуту на художественном рынке. У него полным-полно идей: как сколотить состояние, как стать знаменитым — идеи, идеи, идеи… Жильбер меня утомляет. А у меня — есть ли идеи у меня? Одна, от силы две, с меня довольно. Я живу своей идеей. Я ей верна, поэтому не ищу других. А в том водовороте, в котором он крутится, как можно чему-либо сохранить верность?
«Как раз поэтому», — сказал бы Жак. Вот ведь иногда брякнешь что-то просто так, среди своих, и твои слова обретают самостоятельную жизнь. Жильбер беден, очень беден. Но вспоминает об этом разве что во сне. В своей промерзшей мастерской он тоннами продает пейзажи, совращает целый гарем, уничтожает одним словом Матье и Бюффе.
