Полина:
— А профсоюз для не умеющих ловчить людей существует?
— Пока нет. Существует профсоюз строительных рабочих. Надеюсь, что он в конце концов в него вступит.
— Только надеешься или уверена?
— Нет, не уверена. Потому что есть люди, которые очень долго не могут обрести устойчивое положение.
Наступает короткое молчание, все размышляют.
— Значит, с профсоюзами у нас дело обстоит не лучшим образом, да, мама?
— Выходит, что так…
— Хорошо, что существует рай, — твердо заявляет Альберта. По-моему, в эту минуту рай ей представляется чем-то вроде суперсоциального страхования улучшенной организации.
— Да. Но нельзя, уповая на рай, ничего не делать на земле и успокаивать себя, что все в конце концов и так устроится.
— Что нельзя на рай?
— Уповать. Надеяться на рай и оставаться пассивным на земле.
— Оставаться каким?
— Все! Баста!
Иногда терпение кончается. Особенно когда толком не знаешь, что ответить. Как помочь им избежать наивной веры в прогресс, которую они заглатывают, как пятифранковую карамельку («Нам живется лучше, чем в Средние века, потому что в Средние века было РАБСТВО», — утверждает Полина с видом примерной ученицы), а с другой стороны — избежать того притупления чувств, которым грозит слишком доверчивое упование, освобождающее от необходимости думать? Какой тут выбрать путь? Смирение? Или бунт? А как быть с радостью? И с самой благодатью? А труд, а долг, а надежда, которая не должна быть слепой, а битва, у которой нет конца, а те краткие соприкосновения с вечностью, которые необъяснимым образом присутствуют в нашей жизни? Как дать им представление об этой благодати, чтобы она не превратилась для них в оправдание?
— Значит, это неправда, что в раю все образуется? — спрашивает моя чувствительная, моя скрытная Альберта с опечаленным видом.
— Нет, это правда. Но надо вести себя так, как будто это неправда. Или лучше…
— Не так-то просто все это объяснить, да, мама?
— Иногда даже очень непросто.
Когда мы жили у Пантеона, мы раз десять затопляли мадам Кессельбах, нашу нижнюю соседку. Это была степенная, пухленькая, приветливая эльзаска, мастерица печь пироги, всегда в облаке их сдобного аромата. Плиточный пол в нашей ванной на самом деле никуда не годился: настоящее решето. Вода лилась и лилась. Сегодня Полина опрокинет таз, завтра Катрин, играя на флейте, забудет выключить кран. Мадам Кессельбах звонила в дверь:
— Мадам, мне не хотелось бы вас огорчать, но вода опять просочилась! Да что я говорю — просочилась! Настоящее наводнение! Не могу ведь я жить под зонтиком! Примите меры!
