Только я все равно живу в этом мире, устраивает он меня (и других) или не устраивает. Конечно, прогресс — понятие относительное, путь к нему долог, зато путь назад совершается в одночасье; свобода тоже относительна и имеет свои оборотные стороны, она подобна болезни — не успеваешь справиться с одной формой (проказа, холера), как она возникает в другой (рак). Но ведь вы не откажетесь лечиться, оттого что смерти все равно не избежать? И не будете раздумывать об относительности всего в мире, собираясь удалить полипы? И не откажетесь принять аспирин, хотя голова у вас еще не раз будет болеть? Надежда должна умирать последней.
Я слушаю Монсеньора. Снова об информации. Насколько это в моих, впрочем, очень ограниченных возможностях, я постараюсь внести свою скромную лепту. К событиям надо относиться так же, как к людям: надеяться на все и не ждать ничего. Но до чего же я ненавижу статистику!
А все же, если бы мы любили, надеялись, верили по-настоящему, и статистика показалась бы соловьиной трелью.
На самом деле, за исключением детей, почти все вокруг современную жизнь ненавидят. Для нас что 1968-й, что 1868-й. Очарование прошло, нам осточертело все: от полета на Луну до модного твида, — этот вечный праздник, вечные восторги, вечные открытия. Неужели я стану счастливой, если буду мыться мылом-дезодорантом, и почему я должна страдать из-за Биафры, когда все равно сделать ничего не могу? Шкалы ценностей больше нет. У меня по любому поводу пытаются вызвать угрызения совести: мое белье пожелтело, а в Америке расизм. Русские в Чехословакии, и я должна «экономить, покупая больше, чем раньше». Молоденькая девятнадцатилетняя парикмахерша опаздывает на работу: в метро была такая давка, что ей пришлось пропустить три поезда… «На баррикады!» — кричит она. Критериев больше нет, сплошная путаница. «Времен года больше нет», — говорят благовоспитанные люди. Это очень точно.
Попробуйте вырастить ребенка среди такого беспорядка. «Мой портфель давно вышел из моды», — говорила Полина. «В нашей школе все девочки едут зимой в горы», — скажет Альберта. Даниэль вообще перестанет питаться дома, перейдет, «как все приятели», на сосиски в кафе и хрустящую картошку на улице. Конечно, можно сказать им: «В наше время мы все десять лет ходили в школу с одним портфелем, а учились лучше вас. В наше время мы не ездили зимой в горы, а на здоровье не жаловались». А что толку?
Они ведь живут среди этого беспорядка и этой рекламы, в этом мире, а растить их вне всего этого — значит создавать почву для их будущей неприспособленности, для срывов в двадцать лет. Надо вновь изобрести времена года. А это дело нешуточное.
