— У них так принято, — объясняет мне одна дама, у которой сын — ровесник Даниэля. — И все-таки не очень приятно, когда покупаешь сыну свитер из верблюжьей шерсти, а через два дня на нем уже линялая американская телогрейка!
Но «душа не больше ли пищи, и тело одежды»? И разве свитер из верблюжьей шерсти — самое лучшее, что мы можем дать нашим детям? Порой от всего этого у меня голова идет кругом. Может, это мы нарушаем заповеди? Может, мы зря волнуемся за Даниэля и ему подобных и нам самим впору брать с них пример? «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей своей славе не одевался так, как всякая из них».
Как-то днем, поджидая приятеля в маленьком кафе на улице Бюси, я размышляю обо всем этом. В кафе сидит компания молодых людей, многие из них босые, другие увешаны стеклянными бусами, на них линялые джинсы, рубашки в цветочек и экзотические туники. Не стесняясь в выражениях, эти молодые люди обсуждают священника из церкви Сен-Северен, которого они видели в ресторане, когда тот «набивал себе брюхо».
— Ты что думаешь, Иисус ел мясо? Во-первых, он бывал в Индии, это факт. Он был гуру или что-то в этом роде. Священник не имеет права так жрать при всем честном народе.
— Он не должен подавлять свои инстинкты, — назидательно говорит девочка, которой, наверно, лет четырнадцать, она красива, точно нарисованный цветок.
— Надо снова установить пост, как раньше, как мусульмане, да, да, сорок дней…
— Да ты и так все время постишься…
— Конечно, не обжираюсь.
— Зато пьешь.
— Это разные вещи, я пью, чтобы попасть в другое измерение, и курю для этого.
— Если бы Иисус жил сейчас, стал бы он принимать ЛСД? — спрашивает восточная жрица с серебряным пятнышком между подведенными глазами.
— Конечно!
— Никогда!
Сцепляются двое бородатых.
— Ему это было совершенно ни к чему. Слово…
— Но когда он говорит о полевых лилиях, он имеет в виду…
Вот они снова, мои полевые лилии. Приходится признать, что их подают под самыми разными соусами. Сейчас начнутся сплошные общие места: Иисус был гуру, битником, у него и в мыслях не было зарабатывать себе на жизнь, апостолы — все сплошь его приятели, и Рамакришна сказал… Чего только тут не намешано: пижонство и невежество, самомнение и искренняя увлеченность, социальный протест и лень. Сын парикмахера мечтает о буддийском монастыре, сын промышленника — о перманентной революции. По крайней мере, в эту минуту они рядом. А может, это одна из наиболее «стоящих» минут их жизни? Кто знает? Конечно же, их мечта — уехать всем вместе в Индию, создать там братскую общину, — скорее всего так и останется мечтой, к тому же она зиждется на приятной уверенности, что в любое время дня и ночи двери родительского дома для них всегда открыты. Но кто знает, какой силой обладают мечты наших детей? И может, кто-то из них и в самом деле уедет, бросив учебу или отцовскую лавку… И вернется, скорей всего, разочарованным, или больным, или с экзотической супругой на руках (я видела и такое), чье очарование улетучится быстрее, чем аромат из открытой коробки с пряностями. А потом он превратится в местную достопримечательность и будет развлекать публику своими воспоминаниями: немножко йог, немножко шаман, отныне его место среди отверженной богемы — от безработных художников до всякого рода целителей, среди всех тех, кого называют «неудачниками».
