Клод, постановщик, считал, что она должна была отказаться, возмутиться. А почему? Нет, она не рассердилась, у нее времени на это не было, она вся поглощена своим делом: чистота, безупречный порядок — вот ее творчество, ее гордость, — и больше ничего.
— Но она должна была возмутиться, — твердит Клод.
— Это мы должны были.
На несчастную она не похожа. Вся в заботах, но как человек, живущий полноценной, до предела насыщенной жизнью. Себя она в расчет не принимала. Уроки одних, здоровье других и бесконечные паркеты, белье, деньги… И ограниченной ее тоже никак не назовешь. Пожалуй, немножко строга к другим женщинам, к тем, кто не тянет, кто не может выкрутиться, кто пьет, бегает на свиданки, кто хочет сам распоряжаться своей жизнью. Мне сказали, что передача производит гнетущее впечатление. Сама Жаклин такого впечатления не производит. Она спокойна, как все, кто живет для других. Весь вопрос в том, как взглянуть на эту передачу. Она вполне оптимистична, если учесть, что Жаклин не тяготится своей жизнью, какой бы тяжелой она ни была, и жертвой себя не считает. Но может возникнуть и гнетущее впечатление, потому что сотни людей вынуждены жить такой жизнью, и хорошо, если один из ста живет ею по своей доброй воле. И потому чувство радости неотделимо от чувства горечи. Не должно быть таких ситуаций, в которых человек вынужден отрекаться от самого себя.
— Она святая, — говорит Роже, оператор.
Она была бы святая, если бы, принимая свою судьбу, чувствовала всю ее несправедливость. Она ее не чувствует. Вот уж воистину несчастье, когда даже быть добродетельной ты не имеешь права. Когда Жаклин клеймит других женщин, тех, кто, задыхаясь среди белья и грязной посуды, стонет в бетонных коробках, одиноко стоящих среди пустырей, тех, кто в вине или в бегстве из дома безнадежно ищет спасения (они возвращаются через полгода, через год, и на руках или в животе еще один ребенок, еще одно звено в сковывающей их цепи), тогда она — на стороне общества, которое ее же угнетает. Но когда Клод отрицает всякий смысл в этой безмятежно счастливой жизни, не грешит ли он против истины?
* * *
— Спросите у нее, пользуется ли она косметикой, придает ли она этому значение, — предлагает кто-то.
— Ну что вы, это будет неприлично.
— А я вас уверяю, что ее это нисколько не смутит.
Ее и вправду это не смущает. Она отвечает спокойно. А смущает это, как ни странно, меня.
* * *
Жаклин не лишена чувства юмора. Она рассказывает нам о своем замужестве.
