Но ей трудно было вернуться домой еще и по другой причине. Она не хотела сейчас думать об этом. Она просто не в состоянии была одновременно думать о Володе и о том, почему ей так трудно, почти невозможно вернуться домой…
Стемнело. Зажглись фонари дневного света — их установили совсем недавно, и жители говорили, что теперь улицы их родного города стали совсем как московские.
А Валя все шла и шла.
Ей казалось, что если она будет вот так идти и идти, то в конце концов уйдет от всего того, что по-прежнему стояло перед ее глазами, преодолеет коричневый барьер, отделяющий ее от Володи, и окажется рядом с ним, совсем рядом. И тогда все исчезнет: и судейский стол, и стулья с высокими спинками, и тюремная машина, которая, казалось ей, все еще маячила где-то впереди. И они будут вместе, вместе навсегда.
«Что-то со мной происходит неладное», — подумала она и вдруг всем своим существом ощутила, что сегодняшний день резко разделил ее жизнь на две части: то, что было раньше, и то, что наступило теперь. Та жизнь, которой она жила до сих пор, — ясная, понятная, легкая, без непреодолимого горя, без мучительной необходимости выбирать единственно верные решения, — кончилась, бесповоротно и навсегда. Для нее началась новая, трудная и тревожная жизнь. Сколько бы она ни шла, пытаясь убежать от всего того, что видела и пережила сегодня, ей все равно никуда не уйти. Вернуться в прошлое все равно невозможно.
На мгновение Вале стало жалко себя и жутко от охвативших ее смятения и тревоги. Но уже в следующую минуту она сказала себе: «Ничего! Выдержу. Все выдержу. Не бойся, Володя. Ты не один».
Она резко повернулась и направилась к своему дому.
Теперь Валя шла быстро, почти бежала, стремясь уже не отдалить, а приблизить встречу, которой боялась с того самого момента, как рассталась с Митрохиным.
Встречу с отцом.
Николай Константинович Кудрявцев был убежден, что смысл его жизни — забота о благе людей и он лучше их самих знает, что им на пользу и что во вред.
Это убеждение возникло в нем еще в школьные годы. Он был попеременно то секретарем комсомольской организации, то председателем учкома. Его выбирали всегда. Без любви, но подавляющим большинством голосов. Этим как бы признавалось бесспорное превосходство Коли Кудрявцева, которое состояло в том, что Коля был начисто лишен слабостей, естественных для ребят его возраста. Почти каждый из его сверстников мог не выполнить общественного поручения, опоздать с очередным номером стенной газеты, предпочесть футбол или каток комсомольскому собранию, покривить душой, чтобы выгородить провинившегося товарища. Ничто подобное не было свойственно Коле.
