Однако потом где-то открывается дверь. Блондинка что-то долго шепотом объясняет сердитому голосу за занавеской. Видимо, там стоят кровати.
Потом из-за занавески всего лишь на мгновение показывается мужчина в свитере. Он не произносит ни одного слова!
Я поднимаюсь со своей табуретки. Он не удостаивает меня даже взглядом!
Итак, я увидел человека, который мог бы послать меня в Германию. Мог бы! В моей душе что-то обрывается.
Мог бы? Да, так как блондинка истерично кричит:
— Часовой!
Должен появиться мой конвоир.
— Идите! — слышу я за спиной ее голос.
И вот я опять иду, заложив руки за спину. Через всю деревню. По разрушенному мосту. В тюрьму.
Еще в тот же день в сумерках кто-то будит меня, дергая за плечо:
— Давай! Давай! Давай!
Конвоир гонит меня бегом вдоль по улице. Перед домом блондинки мы останавливаемся. Она выходит на покосившуюся веранду. Что-то происходит.
— Гельмут Бон, верно? — кричит она с расстояния в десять метров.
Показывая на меня пальцем, она что-то взволнованно объясняет конвоиру.
— У меня не осталось больше перевязочных пакетов! — пытаюсь я обратить на себя внимание.
Она не отвечает.
Я слышу, как в темноте блондинка осыпает конвоира на веранде проклятиями и мольбами. Затем топает ногой. В ужасе она поворачивается на каблуке. Я еще замечаю, как она обнимает за плечи этого крестьянского паренька.
— Быстрей! Быстрей! Быстрей! — кричит она мне.
И мы с конвоиром, словно бегуны на длинную дистанцию, бросаемся прочь. Вон из этой деревни, в которой никто не обращает на нас внимания.
Мы останавливаемся только тогда, когда оказываемся в лесу на развилке.
— Черт знает что! — говорит конвоир и протягивает мне перевязочный пакет.
А вечер сегодня удивительно хорош, все небо усеяно яркими звездами.
Теперь, отдышавшись, мы идем уже совсем медленно. До той самой деревни, из которой блондинка забрала меня вот уже почти десять дней тому назад.
Но майора С. с его заданием «выявить среди тридцати военнопленных людей, представляющих для него интерес», уже нет на месте. Нас встречает с фонарем в руках один из его бритоголовых сотрудников, который приветствует меня как старого знакомого. Подсвечивая себе фонарем, он проводит меня в маленький сарай, где уже по-домашнему устроились другие военнопленные. Как же здесь тепло!
В углу стоит целый мешок с сухарями из кукурузной муки. О боже!
— Завтра утром нас отвезут на машине в госпиталь! — заявляют преисполненные надежд пленные и жуют сухари.
И я поеду вместе с ними! Как мне стало известно позднее, латыша из той тюрьмы они вскоре все же повесили.
