— Le boulot est fini! — Работа на сегодня закончена!
Обе собаки тем временем забрались на стулья и с наслаждением пожирают паштет и булку. На стол падают слюни и крошки, но никто, похоже, нисколько не возражает (и эти люди еще жаловались на нашу бедную, деликатную, хоть и прожорливую Памелу!). Мы с Мишелем уже совершенно пьяны, и я попеременно вижу то трех, то шестерых Жан-Клодов, причем все они завывают и топают ногами, как раненые слоны. Наконец песня допета, и хозяин с радостным ржанием захлопывает рояль. Вся огромная комната дрожит и трясется от его буйной энергии.
Разумеется, уйти нам не удается.
Уже в полной темноте мы, то и дело спотыкаясь, возвращаемся домой. Над нами темно-синее небо со звездами, такими крупными и яркими, словно ребенок нарезал их из золотой бумаги. Есть уже поздно, да и готовить мы не в состоянии, а потому не спешим в дом. Чтобы немного протрезветь, мы долго плещемся в бассейне, а потом без сил валимся в шезлонги и ждем, пока ночное небо перестанет крутиться у нас перед глазами.
— О чем вы так долго беседовали с Одиль? О нашем счете за воду? — спрашиваю я, не поворачивая головы, потому что даже от этого простого движения мир опять начинает раскачиваться.
— Нет, никто из них ни слова не сказал о счете. Она рассказывала мне о своей работе.
— И что у нее за работа?
— Она ясновидящая. Клиенты звонят ей со всей Европы, платят кредитными картами, и она по полчаса рассказывает им об их будущем. Забавно.
Я довольна:
— Так, значит, я не зря решила, что Жан-Клод — волшебник!
— Жан-Клод? Нет, Жан-Клод агент по недвижимости.
* * *
Рано утром страдающий от жестокого похмелья Мишель улетает в Париж, а у меня в душе поселяется странная пустота. В воздухе уже чувствуются первые дуновения осени. Ласточки летают совсем низко и собираются в стайки, готовясь к путешествию в Африку. В окружающей дом зелени появляются желтые и ржавые тона. Нашему счастливому лету, как и всему на свете, приходит конец. Я всегда тяжело переживаю такие потери, и сейчас мне приходится напомнить себе, что жизнь на этом не кончается, что нам еще только предстоит окончательно купить «Аппассионату» и что Мишель вернется в пятницу. Настроение быстро поднимается.
Чтобы окончательно развеять уныние, я начинаю обдирать обои в своем кабинете. Шуршание в коробочках над окнами все продолжается, а иногда оттуда доносится какой-то странный писк. Может, там рождается новое таинственное существо? Я вспоминаю голливудские фильмы ужасов, в которых маленькие пластиковые уродцы потихоньку поселяются на чердаках в домах ничего не подозревающих американцев. В начале фильма они забавные и милые, но потом быстро растут и к середине уже претендуют на мировое господство. Можно, конечно, отодрать коробочку от стены и проверить, что там, но я не решаюсь. Пусть себе шуршат. Скорее всего там прячется геккончик, встревоженный нашим вселением. Эти ребята сами всего боятся и предпочитают темные углы и тишину.
