Друг из Бронкса вышел на балкон закурить свой ночной бутерброд. Он всегда ел на ночь – потому и не толстел. Never ever. Обычно после такой сигареты, фильтр которой имел привкус чая и брауншвейгской колбасы, именно после этого действия он клал (иногда даже не чистя зубы, потому что сильно уставал) голову на подушку и моментально погружался в сон.
Однако в это утро он не уснул ни на секунду. Его заботил только один факт, почему до него еще никто не додумался сделать такое? Начать на жизни зарабатывать деньги? Не ходить на работу – а окружить свою жизнь работой?
Ну чем не рай?
А про бесплатный сыр в мышеловке помните?
К слову, сейчас Друг из Бронкса стал валютным миллионером, открыв крупнейший на территории СНГ r`n`b-портал, и на входе в его постель стоит злобный фейсконтроль. Ходят даже слухи, что у девушек, посягающих на Сашку – а таких, поверьте, не мало, – начинаются проблемы с придатками. Что Женька сходила к бабке, и та поставила на Друга из Бронкса тройную защиту. Потому что многие ей завидовали и говорили разное-безобразное.
О том, как это случилось, я расскажу чуть позже.
За Сашкиными рассказами о случившемся минуло несколько недель. Они тянулись со скоростью улиток или устриц. Кто из этих живых двигается медленнее, я никак не могу запомнить. С матерью отношения стали сухими, но стабильными. Я все также продолжала поиски работы, пока, наконец, не сдалась и не начала помогать маме с графиком и распорядком, иногда отшучиваясь, что крепостное крестьянство отменили еще в 1861 г.
Утро начиналось с привычных фраз: «Я не просила тебя себя рожать», «Знала бы, что такое получится, ни за что не стала бы».
Эмиль по утрам улыбался мне шире и лучезарнее, чем маме. По вечерам менял приоритеты.
Я все еще жила свой очередной год без любви. Иногда подумывала стать лесбиянкой или катилась к фригидности.
Мои чувства изжили себя, когда не прошел перевод и я не успела прилететь на похороны собственного отца.
Ему было всего шестьдесят лет.
Когда они с мамой познакомились, у него уже было трое или четверо детей, а она была его ассистенткой, носила кофе и слушалась во всем. Тогда театральные режиссеры были в почете, позднее в бедности, по большей части. Мой отец покинул театральный помост и занялся ужасной вещью – торговлей. Он всегда говорил, что данный вид деятельности до добра его не доведет. И не довел.
Магазины театральных костюмов приносили деньги. И больше ничего.
Я жила все тот же день без любви.
