Но не дождался он этого дня…
* * *
Однажды, когда мы обедали в зимнем триклинии[2] (в тот день стояла ненастная погода), у входа послышались крики, и, растолкав рабов, в комнату вбежал Диксип, сын нашего вольноотпущенника. Бросившись перед отцом на колени, он стал рвать на себе одежду и так страшно рыдать, что мы перепугались и вскочили с мест. Один отец продолжал спокойно возлежать за столом.
— О боги!.. О боги!.. — кричал Диксип, раздирая в клочья и так уж изорванную тунику.
— Перестань! — приказал отец. — И отвечай толком: почему вернулся так скоро?
— О боги!.. О боги!.. — рыдал Диксип, колотя себя в грудь. — Всё погибло! Корабль ударился о подводную скалу и раскололся… Спаслись только я да кормчий…
Отец побелел:
— А деньги? Ты вёз восемьдесят миллионов сестерций!
Диксип с силой опустил оба кулака на свой череп:
— Будь проклята эта голова! Всё забыл!.. Думал только о спасении своей жизни. Теперь она в твоих руках.
Отец не ответил. Я взглянул на него и испугался: губы посинели, лицо исказилось. Мне показалось, он слушает уже не Диксипа, а кого-то внутри себя. Вдруг он поднялся, сделал шаг к двери и, согнувшись, схватился за грудь:
— Какая боль… Ох! В гавани продуло… что ли…
Мать и рабы подхватили его под руки.
— Ляг в постель, — лепетала мать, — я сейчас пошлю за врачом. Ляг.
Рабы подняли отца и понесли. Он стонал. Я пошёл следом за матерью и сел у двери в спальню. Диксип выбежал из дому, крикнув, что сейчас приведёт врача. Рабы вышли, опустив за собой занавес. Стало тихо. Доносились только приглушённые всхлипывания матери. А я был так напуган, что даже не мог плакать. Но вот появился врач. Несмотря на страх за отца, я заметил и запомнил, что Диксип с ним не вернулся.
На меня никто не обращал внимания, и я пробрался за врачом в спальню. Не смея подойти к ложу, я смотрел издали. Грек[3] взял руку отца, подержал в своей, отпустил… и рука упала как деревянная. Врач приложил ухо к груди больного, оглянулся на нас и, достав из сумки ножичек, сделал на руке отца надрез.
— Дух его в ожидании асса бродит на берегу Стикса[4],— объявил он, — кровь уже загустела.
От Валерия я знал, что умершему, перед тем как его похоронить, вкладывают в рот асс, чтобы он мог заплатить этой монетой Харону за перевоз в царство мёртвых. Я понял, что жизнь отца оборвалась.
Мать вскрикнула и прильнула к его телу.
Так море причинило нам первую беду.
