— Я иду, иду!..
Он ковылял, продираясь сквозь траву, но свисающий живот, вылепленный по законам иного тяготения, мешал ему идти, и вдруг все его существо пронзил сигнал — коллективный разум принял решение.
Люк закрылся, лепестки его плавно сложились внутрь.
Корабль взлетел в тот миг, когда маленький ботаник наконец вынырнул из травы, размахивая своими нелепыми руками. Но с борта корабля его уже не могли увидеть: двигатели были включены во всю их невероятную мощь, все вокруг было залито ослепительным светом. На мгновенье корабль застыл над макушками деревьев, затем, вращаясь, он взмыл вверх; прекрасная рождественская игрушка исчезла из виду, чтобы снова повиснуть на самой отдаленной ветке галактической ночи.
Несуразное существо замерло в траве, сердце-фонарик испуганно вспыхивало.
Он остался совсем один, от дома его отделяло расстояние в три миллиона световых лет.
* * *
Мэри сидела на кровати, устроив повыше ноги. Она читала газету, вполуха прислушиваясь к доносившимся снизу из кухни голосам двух своих сыновей, которые со своими приятелями играли на кухне в настольную игру «Драконы и демоны».
— Да, ты добрался до опушки леса, но сделал идиотскую ошибку, так что я вызываю Бродячих Мертвецов.
«Бродячие Мертвецы, их только не хватало!» — подумала Мэри и перевернула газетную страницу.
А как насчет страдающих матерей? Разведенных, получающих жалкие алименты. Живущих в одном доме с детьми, которые изъясняются на тарабарском языке.
— Неужели нужно вызывать Бродячих Мертвецов лишь за то, что я помог гоблину?
— Гоблин был наемником у воров, так что радуйся, что придется иметь дело только с Бродячими Мертвецами.
Мэри со вздохом сложила газету. Гоблины, наемники, орки и прочая немыслимая нечисть — все они обитали из вечера в вечер у нее на кухне, оставляя после себя беспорядочное нагромождение бутылок из-под фруктового сока, горы целлофановых пакетов из-под жареного картофеля, книжек, калькуляторов и леденящие душу прозвища на приколотых к грифельной доске бумажках. Знай люди заранее, каково воспитывать детей, ни за что не стали бы их заводить.
Орда внизу разразилась песней:
Ей было лишь двенадцать,
когда сорвался он —
Глотал по горсти «красненьких»
и запивал вином…
«Ну и песенка, — подумала Мэри, теряя сознание от одной мысли, что кто-то из ее любимцев в один ужасный вечер попробует «красненьких» или, чего доброго, ЛСД, ДМТ[1], — кто знает, что они в следующий раз приволокут домой? Орка, быть может?».
