Два месяца спустя, в одну из наших долгих бесед в кафе «Ла Пас», Альсира рассказала мне, кто была Виолета Миллер и почему Мартель оставил цветы на том месте, где была убита Каталина Годель.
Сомневаюсь, чтобы ты что-нибудь слышал о Цви-Мигдаль, сказала она мне тогда, но в начале XX века почти все бордели Буэнос-Айреса зависели от этой мафии еврейских сутенеров. Посланцы Мигдаль разъезжали по самым бедным деревушкам Польши, Галиции, Бессарабии и Украины и отыскивали там девушек — тоже евреек, — которых соблазняли лживым обещанием жениться. Иногда доходило до того, что играли псевдосвадьбы в синагогах, где все было лживо: и раввин, и десять обязательных участников миньяна. Пройдя жестокую инициацию, жертвы этого обмана доставлялись в бордели, где работали по четырнадцать — шестнадцать часов в сутки, пока их тела не превращались в труху.
Виолета Миллер была одной из таких женщин, как рассказала мне Альсира. Третья дочь портного из предместья Лодзи, неграмотная и без приданого, однажды утром 1914 года на выходе из синагоги она позволила себя проводить молодому коммерсанту с хорошими манерами; он заходил к ней еще дважды, а на третий раз предложил ей выйти замуж. Девушке казалось верхом счастья то, что на самом деле было началом ее мучений. На корабле, во время свадебного путешествия в Буэнос-Айрес, бедняжка узнала, что ее муж везет с собой еще семь суженых и что всем им предстоит оказаться в аргентинских притонах.
В ту же ночь по приезде девушку выставили на аукцион вместе еще с шестью польками. Виолета поднялась на помост в кафе «Паризьен», наряженная под школьницу. Кто-то приказал ей поднять руки и отвечать на пальцах, когда ее спросят на идиш, сколько ей лет, — и чтобы ответ был двенадцать. На самом деле дочери портного уже исполнилось пятнадцать, но она была худосочная, совсем без груди, и у нее было всего несколько менструаций, через неравномерные интервалы.
Сутенер, купивший ее, владел борделем с дюжиной малолеток. Без всяких предисловий он лишил Виолету девственности, а утром, когда она попробовала жаловаться, утихомирил девушку ударами плети, которые потом заживали целую неделю. И вот, униженная и израненная, Виолета была принуждена трудиться с четырех вечера и до рассвета, удовлетворяя грузчиков и стряпчих, которые говорили с ней на непонятных языках. Девушка попыталась бежать, и ее поймали в нескольких метрах от дома. Хозяин наказал ее, заклеймив спину тавром для скота. Испытать все мучения сразу — лучше, чем сгорать при жизни в этом чистилище, сказала себе Виолета и решила отказаться от пищи, пока организм ее не истощится окончательно. Она вытерпела целую неделю, лишь выпивая по стакану воды в день, и так бы и уморила себя голодом, если бы сторожившие ее матроны не принесли ей в картонной коробке ухо другой беглой постоялицы и не предупредили, что, если Виолета не смирится, ей выколют глаза, чтобы она не могла сопротивляться.
