Баба Клава виновато умолкла. Дед в кулак закашлялся, а Димка, спиной повернувшись, замазку на подоконнике ковырял.
— Дверь, говорите, на ночь заперли? — уточнял Пантюшкин.
— Заперли! Как же… — кивала баба Клава. — На крючок…
И велела было Димке крючок накинуть, чтоб картину прошедшей ночи в точности нарисовать да спохватилась, что дверь на крыльце стоит.
Осмотрел Пантюшкин тумбочку из-под телевизора. Следы от четырех круглых ножек. Ничего не мог понять Пантюшкин. Ладно бы самовар украли — предмет старины. Или копилку-кошку лупоглазую. Деньги в ней. Или, на худой конец, кур. И дверь взламывать не надо, вырвал доску в сарае, покидал в мешок…
— А я утресь жду, пока часы забьют… — причитала баба Клава. — А они молчат. Видать, он в темноте-то хотел их со стены за гирю сдернуть, а гиря-то оборвалась…
— Она, в аккурат, по ноге-то его и тяпнула… — сказал дед Ваня. — Потому что стука я не слыхал… Ежели бы по полу бабахнула, я бы проснулся…
— Спасибо, гиря напугала… — перебила деда баба Клава.
— Так вот я и говорю, если гиря-то его по ноге тяпнула… — продолжал дед, — то он теперь хромает. Вот и надо глядеть: кто в Гусихе хромает, тот и украл…
— Иди лучше двор подмети… — сказала Клава деду. — Мотя не дурее тебя, сам разберется.
И в глаза милиционеру посмотрела. Доволен ли, что она про него так говорит.
Пантюшкин гирю на полу осмотрел. Тяжелая гиря. Есть правда в дедовых словах. Через круглую лупу Пантюшкин осмотрел пол под часами — отпечатка от гири не было. Надо поглядеть, кто в Гусихе хромает… А часы остановились ровно в полночь. Возможно, они бить начали и вора спугнули. Мог с перепугу за гирю дернуть. И теперь сказать — собирался он только телевизор вынести или до нитки обобрать — трудно. И еще одна деталь смущала Пантюшкина — почему свершилась кража именно в день рожденья? Скорее всего, это совпадение.
Пантюшкин крался по избе, оглядывая каждый сантиметр пола. Вдруг на глаза ему попался подозрительный предмет — красная расческа.
— Ваша? — спросил Желтоножкиных.
— Наша! — бросился к расческе Дима.
— Глаза-то разуй! — рявкнула баба Клава. — Какая же это твоя?! У тебя железная с хвостиком, а у меня гребенка…
«Улика…» — промелькнуло в милиционеровой голове.
Видно, расческой пользовались недолго. Зубья целы и цена хорошо видна — сорок копеек. На одной стороне… А на другой! Ахнул Пантюшкин, увидев на другой стороне выцарапанное гвоздем слово «БОРЯ».
— Боря… — повторил Пантюшкин, и замелькали в голове лица гусихинских мужиков. И особенно ярко в этом калейдоскопе возникло лицо школьного истопника Бори Бабулича. Да тут как раз Димка рукав тронул:
