Я встал, пересёк помещение и скормил пятидолларовую банкноту торговому автомату, получив взамен пару упакованных в целлофан пончиков. Когда я вернулся, Чинмэй всё ещё была поглощена чтением. Наконец, когда она дошла до конца эпизода с шагающими в ногу тираннозаврами, она подняла взгляд, осмотрела кафетерий и увидела, что мы остались в нём одни — остальные посетители, пока она читала, мало-помалу разошлись.
— Я не могу здесь больше оставаться, — сказала она; в её голосе снова слышалась нервозность.
— Что скажете о дневнике?
— Я дочитаю его сегодня вечером.
— Значит, я могу прийти к вам домой?
— Нет. Встретимся здесь завтра. — И прежде чем я сообразил, что происходит, она выскочила из кафетерия, как перепуганный зверёк.
Ах, если б у себя могли мы
Увидеть все, что ближним зримо
[24]Роберт Бернс, шотландский поэт (1759–1796)
Внутренность сферического хетского корабля приглушённо освещали биолюминисцентные пятна на стенах, выстроенные в линии. Когда мы с Кликсом оказались внутри, корабль перестал казаться формой жизни. Но и на космический аппарат он больше походить не стал. Нигде не было прямых углов. Вместо этого полы плавно загибались вверх и переходили в стены, которые так же плавно переходили в потолок. Не было и коридоров — помещения были прилеплены друг к другу наподобие сот, из каждого можно было пройти в соседнее не только на том же уровне, но также и уровнем выше или ниже.
Большинство проходов были постоянно открыты — как я понимаю, существам без индивидуальности уединение было ни к чему. Вход в некоторые помещения закрывался чем-то вроде клапанов — по-видимому, они использовались как склады.
Мы видели десятки брахиаторов; какие-то ходили, какие-то висели на жёстких обручах, которые, казалось, росли прямо из потолка. Ещё на борту было несколько троодонов, а также ползали бесчисленные хеты без носителей. Внутри корабли было прохладнее, чем где бы то ни было с момента нашего прибытия в мезозой, и пахло чем-то странным вроде типографской краски.
— Он огромен, — сказал Кликс, разводя руками. — Когда мы взлетаем?
Брахиатор, рыжие завитки на коже которого в тусклом освещении казались почти чёрными, что-то изобразил лицом.
— Мы уже давно летим, — сказал он своим высоким голосом.
— Невероятно, — сказал Кликс. — Я ничего не почувствовал.
— Зачем нужно что-то чувствовать во время полёта?
Кликс посмотрел в продолговатые глаза существа с их сбивающими с толку двойными зрачками.
