Я знаю край, где считается не только приемлемым, но и достойным восхищения умение добровольно уйти с Черным Искателем. Есть жрецы, получающие почетные доходы от вспомоществования в таком деле. Они потчуют своих клиентов эликсиром, вызывающим самые радостные воспоминания. Они погружают человека в теплую ароматную жидкость и насылают заклинание, превращающее боль в наслаждение. И скорбящий — тот, кто твердо верит, что ему осталось только одно — сложить груз жизни и захлопнуть за собой дверь, — берет освященный нож, призывает смерть и вскрывает себе вены.
Я размышлял над подобным исходом, когда ко мне вошел Квотерволз. Представляю, какое жалкое и печальное зрелище я являл собой. Он даже застонал, словно говоря: «Ну вот, мой господин, опять!»
Квотерволз возглавлял мою домашнюю охрану — высокий, могучий мужчина, пышущий здоровьем. Бывший пограничный стражник, рекрутированный из одного кочевого племени, признающего власть Ориссы, он оказался толковым солдатом и дослужился до лейтенанта. Но домашние неприятности, а именно, долг совершить кровную месть, вынудили его дезертировать. К сожалению, когда его дела уладились и с врагами было покончено, он был арестован за измену присяге.
Квотерволз находился в тюрьме, когда его дело попало мне на глаза. Я спас его от уготованной ему участи, о чем потом изредка сожалел, и он оказался у меня на службе в качестве главы охраны. С работой он справлялся хорошо, и сожалел я лишь о том, что порою он обращался со мной не как с мужчиной, а как с глупым и слабым стариком.
Когда Квотерволз увидел меня, лицо его помрачнело, брови нахмурились, а приветливая улыбка исчезла.
— Вы не одеты, мой господин, — укоризненно сказал он. — А нам надо поторопиться, чтобы не опоздать на церемонию.
— Я не еду, — сказал я. — Пошли мои извинения и скажи, что я заболел.
Я изо всех сил старался выглядеть больным, потрогал лоб — нет ли жара — и тут же вздохнул, словно подтвердились мои наихудшие опасения.
— А на мой взгляд, вы здоровы, — сказал он. Затем посмотрел на бокал бренди и на полупустой графин. — Снова жалели себя, мой господин, не так ли? Одному Тедейту ведомо, на что вам жаловаться. Ведь вы богаче, чем допустимо любому человеку. К тому же глава самой грандиозной торговой империи в истории Ориссы. Любимы и почитаемы всеми. Или почти всеми. Потому что есть кое-кто, считающий вас обычным смертным.
— Ты имеешь в виду себя? — сказал я.
— Да, мой господин, — ответил он. — Кто же еще позаботится о таком капризном старикашке и отведет от него руку наемного убийцы, который бы всех нас избавил от хлопот?
