[G.Dumezil. Mythe et epopee. 1971. II. стр. 91.]. Г.Шнейдер тоже не жалеет темных красок для описания Одина. Во-первых, он считает его демоном смерти [H.Schneider, цит.соч., стр. 7, 48.]. Во-вторых, он сравнивает его положение среди азов с положением Диониса среди олимпийских богов, производит его от слова Wut – ярость, находит у него черты фракийского оргиастического культа и вообще подозревает в нем чужеродного внедренца [Там же, стр. 15-16, 23.]. Он ссылается на Эдду, по которой Один впервые принес в мир войну, ссору, клятвопреступление [Там же, стр. 42.]. Он называет Одина архигрешником среди богов, богом ненадежным, хитрым обманщиком, колдуном, применяющим и белую и черную магию [Там же, стр. 164, 167.]. Наконец, не без злорадства отмечает, что лангобарды чтили Вотана в образе змия [Там же, стр. 183.]. Согласитесь, от такого букета качеств можно в ужасе шарахнуться. Якоб Гримм довольно робко пытался взять Вотана под защиту, намекая, что его отрицательная характеристика исходит из христианских кругов [Jakob Grimm. Deutsche Mythologie. стр. 124.]. Но похоже здесь тот самый редкий случай, когда дело не в христианах.
Светлым образом германской мифологии является Донар, сочетающий в себе черты Зевса и Геркулеса, почему Г.Шнейдер считает более правильным сравнивать его не с Зевсом, а с индийским Индрой [H.Schneider, цит.соч., стр. 15.]. Якоб Гримм предполагает, что культ Донара более древний, чем культ Вотана (в древних сагах Тор ставится впереди Одина), притом это культ простых воинов [J.Grimm, цит.соч., стр. 46-47, 138.].
Немцы хвастаются еще тем, что их предкам, в отличие от индийцев, славян и кельтов были чужды изображения богов в виде полуживотных [H.Schneider, цит.соч., стр. 60.] или со множеством голов, рук и ног [J.Grimm, цит.соч., стр. 216.]. Фон Везендонк выдвигает еще на первый план абстрактность мышления на том основании, что личности богов обрисованы у германцев нечетко, почти как у римлян [O. G. von Wesendonk. Das Wesen der Lehre Zarathustras. Leipzig. 1927. стр. 26.].
Итак, мы очень бегло ознакомились почти со всеми умершими арийскими религиями. Собственно, считать их вполне умершими не совсем правильно, так как европейские народы и под христианством продолжали жить фактически в состоянии двоеверия. Но двоеверие это оставалось неосознанным, где-то на уровне инстинкта. Не было осознано главное: какие ценности были потеряны с воцарением христианства и почему именно они были потеряны. Мы видели, что индоевропейские народы – богатый, разнообразный мир, каждая из ветвей этой большой семьи имела свои, особые дарования – кто эстетические, кто политические и т.д. Но способность к религиозному творчеству – это тоже особый дар, в полном смысле слова дар Бога, и им обладают далеко не все. В индоевропейской семье только одна ветвь обладала этим даром, а именно, ветвь индо-иранская, которая сделала за нас то, что мы не смогли сделать сами. Дьявольская игра судьбы, которую христиане принимают за божественное провидение, разлучила нас с нашими братьями, а когда мы снова встретились, мы не узнали друг друга. Наша религиозная бездарность (да, да, придется нам признать самокритично этот факт) парализует нас до сих пор. Мы не только не в силах творить, мы не в состоянии даже просто взять свое у своих, будучи приученными брать только у чужих. Мы попали в русло лжетрадиции и упорно следуем по нему.
