Тарасюк глянул на Мамчура:
— А мог бы кто-нибудь из вас вместо Черноты понести почту?
— Не дальше первого пункта связи, — покачал головой Микола. — Чернота достаточно известен в среде националистов. Правда, связь может проходить через Марту. Думаю, примет Черноты ей не дали, потому что группу должен был вести я.
— А кто такая Марта? — полюбопытствовал полковник.
— Националистка. По поручению ОУН служит горничной у Елизаветы — дочери гетмана Скоропадского.
— Выходит, оуновцы имеют своих людей и в среде монархистов? — удивился Ченчевич.
— Такая агентура, конечно, есть. Но я знаю только про Марту.
Тарасюк вынул блокнот, полистал мелко исписанные странички:
— Вам известен, Микола, вот этот адрес: Берлин, Ванзее, Алоизенштрассе, 14?
Мамчур отрицательно покачал головой.
— Так вот, этот адрес был обнаружен в бумагах Черноты, — продолжал полковник. — Как утверждают местные жители, неподалеку, на той же улице, находится вилла Скоропадских. Более точных сведений пока что не имеем. Откровенно говоря, личность гетмана и местонахождение его виллы интересовали нас меньше всего… Но теперь в связи с вашими предложениями… Видите, тут есть определенное совпадение. Мартой стоит заняться.
— К сожалению, о ней я знаю мало, да и то из вторых рук. Сначала она, кажется, имела задание собирать материалы, которые компрометировали гетманцев в глазах немцев…
— Зачем это нужно было оуновцам? — перебил Ченчевич.
— Перед войной эмигрантские круги монархистов заявили о своих претензиях на руководство националистическим движением и надеялись с помощью вермахта получить украинский трон. Но бандеровцы и мельниковцы не меньше их рвались к власти…
Так оно и было на самом деле.
Уже после оккупации гитлеровцами Польши экс-гетман понял, что его оттеснили более ловкие конкуренты из ОУН, захватившие самые теплые места в созданных немцами комитетах и учреждениях. Тогда Скоропадский отправил Елизавету в Варшаву, а сам устроил в Берлине хозяевам сцену ревности — обратился во внешнеполитический отдел фашистской партии с жалобой на своих «политических оппонентов». Решение фашистской верхушки было недвусмысленно: ликвидировать агентурную дискриминацию по отношению к сторонникам гетмана. Оуновцам ничего не оставалось, как потесниться и поделиться немецкими марками и оккупационными злотыми.
Но проходило время, а «домашняя война» между оуновцами и гетманцами не прекращалась. И даже больше — от взаимных поклепов и грязной ругани обе стороны перешли к физическому уничтожению противников. Однако жизни «его ясновельможности» опасность не угрожала. Он был постоянно под охраной, и не только гетманской, но и немецкой, потому что в покоях «монаршего дворца» на Глендорфплац, где за банкетными столами собирались самозваные генералы да атаманы, провозглашались звонкие тосты в честь фюрера и «великой Германии».
