Последние годы, живя в одиночестве, Бабиджа завел знакомство с шиитами и муллами, каждый вечер читал Коран, кормил по праздникам нищих, отпустил на свободу более пятидесяти рабов-мусульман. Все эти богоугодные дела подымали его в собственных глазах и, как ему казалось, укрепляли надежду жениться на Джани. Бабиджу нисколько не смущало то, что он стар, а она молода, что он уродлив, а она прекрасна, что в Сарае помимо него много мурз и ходжей, которые мечтают о вдове так же, как и он, и среди них много молодых красавцев, храбрых и сильных, настоящих багадуров.
Однажды в разговоре с Нагатай-беком он намекнул, что готов скрепить узы дружбы узами родства, чтобы поддержать угасающий светильник двух семейств и соединить два таких богатых состояния в одно, на что Нагатай ответил, что его предложение разумно, но об этом следует подумать.
Бабиджа согласился ждать, хотя знал, что Нагатай может думать очень долго, однако это не очень тревожило: раз Джани дала слово справлять по мужу трехгодичный траур - значит, она будет справлять его, чего бы ей это ни стоило, и ничто не сможет изменить её решения - он знал, какой иногда она могла быть упрямой. И ждал, терпеливо ждал все эти три года и надеялся.
Неожиданный стук входной двери вернул его к действительности, он встрепенулся, нахмурился, заслыша голоса и приближающиеся шаги. Ковровая занавеска колыхнулась, поднялась, и в горницу вошли Али и Ахмед.
- Что еще? - недовольно спросил Бабиджа, щурясь и строго смотря на них.
Со стоном, гримасой боли на пухлом лице Али показал окровавленную правую ладонь, а потом на халат, на котором краснели два пятнышка.
- Ничего не понимаю, - буркнул Бабиджа, сдвигая брови над переносицей.
Ахмед зловещим шепотом произнес:
- Али напоролся на вилы. Все от этого уруса, Озноби.
Брови Бабиджи удивленно полезли на лоб.
- Он тебя ударил вилами?
Али отрицательно замотал головой.
- Он оставил эти вилы не там, где надо?
- Кто их оставил, шайтану известно, но все от него... этого Озноби. От него одного, - уверенно сказал Ахмед, придав своему лицу грозное выражение и зло сверкнув глазами, готовый хоть сейчас отправиться на расправу с рабом.
- Да будет тебе! - возразил Бабиджа, решительно отмахнувшись рукой.
Ахмед принялся объяснять:
- Касим побил его - и упал в яму. Амир побил - ушиб ногу. Али ударил напоролся на вилы. Разве этого недостаточно? Он принес в наш дом несчастье. В него вселился дух злого дэва.
