Слипшаяся, распаренная картошка на сковородке, например. А ведь сколько раз уже это обсуждали. Ни в коем случае нельзя жарящуюся картошку сразу накрывать крышкой. И солить надо только за несколько минут до готовности. Иначе получается не жареная картошка, а картофельная каша. Что мы и видим. Съедим, конечно, дело не в этом. Но эстетическое чувство оскорблено.
Вспомнилось еще, как однажды, обнаружив в шапке на тумбе часы, отец вернул их, не удержавшись от добродушно-нравоучительного сарказма:
– Возьми свой мусор. Ты знаешь, как Тынянов определял понятие «мусор»? Это нужная вещь, лежащая не на своем месте.
Алексею хотелось завыть. И почему этот карикатурный профессор, вечно что-то теряющий, скрепляющий ворот рубахи булавкой, вместо того чтобы пришить пуговицу, и вечно хватающий чужую зубную щетку, решил, что он распорядитель по размещению и благоустройству каких-то высших сил на земле?
Если бы ГМ догадался, если бы он чудом мог проникнуть в то, что происходит сейчас в сыне, вечер можно было бы спасти. Но он уже был весь в партии, на лице его появилась улыбка. Вкрадчивым движением он потянулся к коню, который мирно пасся на почти пустом поле, и сделал ход влево.
– Сталинград взят, капитан, – сказал ГМ.
Алексею стало вдруг стыдно за ту ненависть, которая так стремительно и определенно поселилась в нем по отношению к этому все-таки родному и, конечно, совсем не злому человеку. На руке его до сих пор тикали отцовские часы с безотказной кукушкой.
Да вот, то ведь были не просто часы в шапке, а его, отцовские часы, которые он с такой великодушной простотой когда-то отдал сыну. Это-то, вероятно, и уязвило отца. Только что же это за великодушие, которое обязывает?
Надо бы отложить выяснение отношений до другого часа.
– Ну, так утверждает ваш доктор Геббельс, – ответил он без всякой интонации, как называют пароль. – А Левитан говорит, что идут уличные бои.
Ему даже на мгновенье стало жалко отца. Тот забыл, возрадовавшись найденному ходу, что слова о Сталинграде произносит барон Шлоссер, а правым, согласно и логике фильма, и самой истории, оказывается как раз герой Олега Даля. Но жалость его была умственная, ироническая, пора было заканчивать. Что он там такое задумал?
– Не ждал? – весело спросил ГМ. – У левшей другая логика, понимаешь? Это даже не логика. Пока правша подсчитывает, перед левшой встает вся картина целиком, и он устремляется туда, куда подсказывает ему интуиция. Я видел, чувствовал, что твоему королю тухло, и соображал только, как половчее замкнуть замок».
