Примерно через час пелена начинала редеть, и сквозь нее даже пробивалось какое-то подобие солнечных лучей, начинали доходить уличные звуки и, как скалы в горном ущелье, прорисовывались уступы соседних домов. Однако из комнат дым никуда не девался, сколько я ни пытался их проветривать. Даже совсем наоборот – его будто становилось больше.
Полагая, что вырвавшись на улицу, дышать станет легче, обычно я уезжал куда-нибудь.
Дождь продолжался. Иногда казалось, что он стихает, но потом он снова припускал. Я ругался на погоду и благодарил тех, кто соорудил на краю поляны этот навес – четыре столба и дощатая решетка, крытая рубероидом. Посередине сооружения будто специально для меня торчал пень. На котором я, собственно, и сидел второй час.
Лило как осенью – основательно и неторопливо.
До того как я нашел навес, я успел минут двадцать простоять под елкой, пока дождь не пробил ее крону, пока капли, скатываясь с ярусов иголок, не стали падать мне за шиворот. Тогда я понял, что прятаться бессмысленно и рванул по скользкой тропинке. Через пять минут отчаянного кручения педалей попалась эта поляна.
Ни здесь, ни пока я ехал сюда, мне не встретился ни один человек. И так бывало часто. Не только в пригородных лесах, но и в некоторых городских парках. Вот тебе и мегаполис, миллионы населения – пять кэмэ до Кольцевой – и ни души, глушь…
Однообразно бил по рубероиду дождь, и я встал размяться и помахать руками и ногами, чтобы не замерзнуть. Дождь вообще все разделяет. И если он будет идти три дня, то три дня здесь никто и не появится. В городе тоже все похоже: по улицам снуют машины, по тротуарам пешеходы, никому ни до кого нет дела.
Когда сидишь в лесу вот так в дождь, то кажется, что никакого развития, прогресса вообще нет. Достав из кармана мобильный телефон, увидел, что на экране с трудом теплится одна палочка – сигнала почти нет. Единственное, в чем сказывается прогресс и в чем мое отличие от первобытного человека, – слой рубероида над головой. Все остальное осталось тем же, что и сто, двести, триста лет назад – лес, дождь, звуки капель, приникшая трава, тропинка на той стороне поляны.
Все вокруг напитывалось влагой, и одежда в том числе. Порывшись в рюкзаке, я нашел на дне зажигалку; искал бумагу, но, не найдя ничего лучше, выдрал из карманного атласа города страничку «Для заметок». Насобирал сухих листьев и травы, отодрал с пня кору, выскочив из-под навеса, схватил несколько березовых веток, разломал их как можно мельче. Сверху положил ветки побольше. Потом спохватился и перетащил все это к стороне навеса, противоположной той, откуда дул ветер. Когда куча загорелась, я испытал маленькую радость.
