В городе есть службы, которые занимаются бродячими собаками. Они говорят, что ситуация под контролем, что среди бродячих собак нет особей с серьезными болезнями, что их укусы не очень опасны. Они отлавливают больных собак (если им сообщают про них и если больные собаки их ждут в указанном месте). Они говорят, что не могут поймать всех собак и что в этом нет смысла, потому что на смену отловленным городским собакам придут бродячие из области, а за здоровье тех уже никто поручиться не может.
Но на всякий случай бродячие собаки обзаводятся признаками легитимности – они втираются в доверие к толстым одиноким дворничихам, полоумным старушкам, водителям с собственными гаражами и охранникам и за изъявления ласки и преданности получают ошейники и миски. С позволения умиленных «умными зверушками» людей собаки получают право считать какую-то территорию своей.
Они хитры и при встрече по одиночке то поджимают хвост, то осторожно помахивают им. Рычат, но на всякий случай отходят в сторону, пятятся…
А утром они представляются милыми и беззащитными, грустно и пристально смотрят тебе в глаза, и ты думаешь: наверно я ошибся, это не она, хотя вот, такое же пятно и хромает на заднюю левую, не может быть, чтоб это та, которая чуть не цапнула за ногу, когда я шел вечером из магазина к дому.
Может, я преувеличиваю, но куда они прокладывают свои маршруты? Почему они так меняются с наступлением темноты? Почему не любят домашних собак? Куда они молча направляются стаями? Может, я преувеличиваю, но я видел их глаза, я видел их дисциплину в стаях, я видел, как они спокойно ездят в автобусах и метро, выходя и заходя, где им нужно. Все не так просто, как это кажется на первый взгляд.
Однажды позвонил Кате. Мы давно, с весны, не виделись. Или даже больше. Я зашел к ней после жаркого дня, солнце опустилось за дома, но от асфальта поднималось густое тепло, разгоряченные машины текли по шоссе, рубашка липла к спине. Я, кажется, даже никуда не ездил в тот день; если только утром. Хорошо бы в такой вечер сидеть в парке, пить вино, дождаться ночной прохлады и продышаться. Но Катя сказала, что слишком устала после работы для похода в парк.
Она сидела на табуретке, прислонившись спиной к подоконнику и протянув на кресло, стоявшее рядом со мной, ноги, одна была согнута в колене. Нет-нет да и поглядывал я на темно-красный, не светлее вина, лак на пальцах ее ног. Пальцы были длинны и красивы. Их хотелось потрогать и провести медленно рукой от них, охватывая ладонью подъем, к щиколотке. Я не умею обольщать женщин.
