Об этой буре потом много говорят, сломало и вывернуло с корнем несколько тысяч деревьев, деревни в пригородах остались без света, троллейбусы с неделю ходили не по всем маршрутам, и дня четыре уходила с улиц вода. Сломались рекламные щиты, были побиты стекла и витрины, погибло несколько человек.
Под мостом, где я обычно проезжал, стояло море грязной воды, а посередине (колес не видно) торчала мусорная машина и, как муравей по попавшей в ручей щепке, по ней ползал шофер. Мне приходится ехать в противоположную от дома сторону, забираться на насыпь и идти обратно с велосипедом по путям, по мосту, и там, с другой стороны, спускаться по мокрой траве.
Оставив велосипед и одежду в коридоре, я иду в ванную, захватив бутылку коньяка. Это очень верное средство, чтобы не заболеть – горячий душ и коньяк. Внизу начинают стучать соседи. Видимо, это протекла к ним вода с брошенной в коридоре одежды.
В рассеянных пеленой почти горизонтальных желтых лучах летят маленькие теплые капли. Лучи можно трогать, на ощупь они теплые. И капли тоже теплые. От краев поставленной перпендикулярно лучам ладони, если смотреть против солнца, расходится ореол светящихся линий. Я не знаю, есть ли такое там, где сейчас Лена. Женщина-билингва отвечает в мобильнике, что абонент временно недоступен…
Три дня я жду погоды, пока уйдет вода, пока уберут улицы и высохнут кроссовки.
«В этот нелегкий период военные неудачи, эпидемии и разорение части населения страны привели к ярко выразившейся особенно в живописи и литературе потере традиционных ориентиров…» – вещал голос за кадром, а в кадре медленно проплывали довольно мрачноватенькие полотна. И больше всего производили впечатление не показанные на картинах действия, а лица людей, будто вырождающихся как телесно, так и внутренне. Они мне портили аппетит, и я особо на них не смотрел, я бы вообще переключился на другой канал, но там было еще хуже – утренние сериалы и реклама.
«Сложившаяся система социальных норм и ценностей и даже церковные догматы подвергались сомнению, в различных слоях общества развились сектантство и эсхатологические ожидания…» – холсты ползли один за другим, и иногда то на одном, то на другом камера выхватывала и увеличивала какой-нибудь существенный фрагмент.
Как легко спустя – сколько там? – четыреста? пятьсот? лет – с легкой покровительственной иронией, зная, что потом все стало хорошо, рассуждать об эсхатологических ожиданиях.
