В половине пятого утра завыла сирена и барак пришел в движение – утром заключенным отводилось полчаса на гигиенические процедуры в открытых всеобщему обозрению уборных без дверей, с последующим за этим завтраком, состоящим из стакана кипятка и ломтя черного хлеба с кусочком жесткого, как резиновая подошва, пожелтевшего сала.
Самарсков менял на лбу Сеймура компресс из мокрой тряпки, когда к нарам в сопровождении двух помощников подошел надзиратель Збышек. Ткнув Сеймура дубинкой в ребра, он приказал надзирателям отвести «симулянта» в карцер.
И тут между ними и Сеймуром встал тщедушный рыжий Самарсков.
– Нельзя его в карцер, – сказал Самарсков, – он там не выживет.
– Это хорошо, что не выживет, – ухмыльнулся Збышек. – Встать!
Стоящий рядом надзиратель толкнул Самарскова в грудь, и тот, отлетев через проход между нарами, с размаху ударился о стенку. На происходящее никто в бараке не обратил внимания, заключенные торопились проглотить завтрак, до того как прозвучит сигнал к работе.
Сеймура повели к выходу. Два надзирателя, придерживая его за локти, шли по бокам, а старший надзиратель Збышек, следуя за ними небрежной прогулочной походкой, следил за соблюдением общего порядка во всем бараке.
– Камо грядеши, Домине?! – встав во весь рост, звучным высоким баритоном вдруг возопил Самарсков.
В бараке всё замерло. Коренастая фигура в черной форме вздрогнула и остановилась. Надзиратель Збышек развернулся на месте и вернулся к нарам.
– Ты что сказал? – спросил Збышек у Самарскова. – Я не понял.
– Не я. Так сказал Бог апостолу Петру когда тот оставил христиан на растерзание язычникам и ушел из Рима. И тогда Бог призвал апостола: «Камо грядеши, Домине!» Больше Бог ничего не сказал, и святой Петр ему на это ни слова не ответил. Он вернулся в Рим спасать от мученической смерти христиан.
Збышек выслушал описание явления Бога апостолу Петру с почтительным вниманием, но при этом его не сразу покинули сомнения, присущие человеку на должности старшего надзирателя.
– В Библии об этом не сказано, – неуверенно пробормотал Збышек. – А ты как узнал?
– Это свидетельство святого человека земли польской, великого писателя Генриха Сенкевича.
Свидетельство писателя, причем поляка, кажется, начало производить на Збышека положительное воздействие, но Самарсков не стал рисковать и тут же постарался закрепить достигнутый успех.
– В эту ночь мне опять явился скорбный лик святого Стефания, – проникновенно сказал Самарсков. – Меня бросило в дрожь, до того у него был опечаленным взгляд, устремленный на страдальца.
