– В сторону! – сбоку закричал грузчик, волочивший по плиточному полу дурашливо взвизгивающий проволочный ящик с молочными бутылками. Этого он уже не вынес.
– В сторону, в сторону! – угодливо подхватил он и начал пихать ее в спину. Она бы и сама ускорила шаг, но дама впереди приостановилась и, ища у себя под ногами, принялась звать: «Жуля, Жуля!» (или, может быть, «Жюля, Жюля!») – звала мерзкую крысовидную собачонку со злобно задранным носиком: собачонка, в ременной сбруе, крутилась у входа. Она повела плечами и оглянулась на него, чтобы он перестал ее пихать, но он с безумно устремленными на конец очереди глазами, бессмысленно бормоча: «В сторону, в сторону!» – и, видно, едва удерживаясь, чтобы не поддать ей коленом, навалился на нее так, что она повалилась на даму. Та, смерив ее взглядом, уступила дорогу – дама как раз вышла из узкого прохода, – а она, наскоро извинившись, поспешила уступить дорогу ему, а сама поскорей стала в кассу, пока он криками не начал посылать ее туда.
Теперь он был свободен как птица. Прежде всего он припустил к очереди, выявил «крайнего», который, наверно, решил, что его за это арестуют, занял место и, обернувшись к ней, еще не веря своему счастью, закричал взволнованным голосом, указывавшим, что, хотя локальный успех достигнут, его еще нужно развивать и развивать: «Становись в кассу, выбивай триста грамм трескового рулета, пятьсот масла, триста сыра… Или нет, лучше я сам, становись сюда! Гражданочка, вы будете за мной!» Последнее относилось к даме в розовых брюках, пристроившейся сзади нее. Сейчас он весь был уже у кассы, не сводил глаз – не с нее, а с места, которое она там занимала, словно боясь не найти его, если хоть на миг выпустит из виду, – но оставить без охраны очередь у прилавка тоже не осмеливался. И поэтому, не сводя глаз с ее места у кассы, притопывал от нетерпения ногой и повторял: «Становись сюда, сюда становись!» На них уже оглядывался весь магазин.
Чтобы поскорее прекратить это, она быстро пошла к нему, умоляя всей дозволенной в магазине мимикой, чтобы он не кричал. Но он и в комфортабельном состоянии не воспринимает таких сигналов: обычного голоса он не слышит – только крик, а когда кричишь – пугается или обижается. Последнего шага сделать ей самой он уже не дал: поймал за руку повыше локтя и, сильно потянув, отчего она качнулась, поставил на свое место. И выражение лица у него было боязливо-решительное: оно было обращено к даме у кассы на случай, если она вздумает занять его место. В тот же миг он пустился вскачь по направлению к кассе.
