— Вас понял! — проговорил он в микрофон и выключил радиостанцию. И замер: не узнал своего голоса. Словно что-то убрали в нем. Убрали то, что придавало ему твердость.
— Стоп! — сказал он себе. — Ты еще есть! — Сердце своим глухим стуком будто согласилось с этим.
Ноги передвигались тяжело, и, наверное, прошло немало времени, прежде чем Сафонов добрался до двери. Он потянул дверь на себя, и она, сопротивляясь, будто живая, подалась со звенящим скрипом. Шаг, еще один шаг… Сафонов опустился на крыльцо.
Пустыня, черная, выжженная до основания солнцем, простиралась перед ним далеко-далеко, уходя за горизонт. Казалось, что она везде, всюду, на тысячи тысяч километров, что вся земля — пустыня, что и в нем самом — ее комок, большой и черный. Но он знал, что стоит лишь закрыть глаза, как увидит море.
Три года назад Сафонов бежал от него сюда, в пустыню, где само это слово — море — с его свежим ветром, шумом прибоя и накатом волн казалось кощунством.
— Море, море, море, — беззвучно бормотали его губы, голова клонилась к плечу, и он засыпал.
Неизвестно, как прознали местные ребятишки и связали его сон с тем, что стало событием в жизни кишлака последние три года, но только они всегда поджидали, когда Сафонов заснет. Едва голова его клонилась к плечу, они тихо, без криков, боясь потревожить этот сон, неслись к окраине кишлака — и уже там раздавались их крики, пронзительные, словно крики чаек перед бурей.
— Море, море! — кричали они, жадно всматриваясь в черную пустыню. — Море! — кричали они, будто призывая его появиться среди этих черных берегов. — Море!..
И вот в ответ на их призыв где-то в самой глубине пустыни загоралась точка-искра. Точка эта становилась центром и притягивала к себе новые искры. Вот их уже десятки, сотни, тысячи. Точки-искры сливались в блики. И они все ближе, ближе… Ребята замирали, сердца их сжимались от счастья — казалось, вот сейчас выпрыгнут из груди и понесутся навстречу на глазах вырастающему из бликов морю. Море блестело, и волны ровными рядами, будто на параде, спешили к берегу. Ребята ждали. И тогда далеко в море появлялся корабль. Он легко скользил по волнам, и на его палубе, крепко держась за поручни, стоял человек. Это был Сафонов, не тот, который сейчас, а намного моложе и красивей. Сафонов улыбался, И все на берегу тоже улыбались и громко кричали:
— Плыви сюда, Сафонов!
Но он всегда проплывал мимо, будто не видел их, и пропадал в морской дали, а вместе с ним пропадало и море. Это было так несправедливо, так нечестно, что дети обижались на Сафонова, хотя и очень его любили. Однако никто из них никогда не говорил ему ни о том, что видел, ни о своей обиде. Они проходили мимо и смотрели снизу вверх на Сафонова, а тот
