Вот ангел пролетел | страница 2



В поле, полевые работы - Роберта словарь. Геолог, ясно дело. Автомастерская была его хобби.

Сонька встала, бухтит своим скрипучим непонятным. Ы-у-а-а-ы-а-э-а. Такие фонемы загагакает. Кто разберет. Я разбираю. Ты куда обмылок дела перевод ее ы-у-а. Сажаю себя на постели, спускаю свои тумбы на пол, указываю изящным мизинцем направление. Да она и сама знает. Это из вежливости, ритуал, уважливая. Берет, мылит свои уши, что ручки у кувшина, потом сам кувшин, толстую красную шею, ровно переходящую в красный затылок, на котором растут темные пучки волос, потом маленькие круглые красные глаза без ресниц, потом маленький красный нос с вывернутыми сопливыми ноздрями и такой же рот, с видным языком, что высунулся промеж зубов верхних и зубов нижних. Одно слово, даун. Но чистюля. Без мыла не может. Своего нет, посколь сама не умеет подколоть да подхватить. А мне не жаль.

Я-а-у-а-ы-а. Это она кашу сварила и сообщает. Подносит котелок. Кашу в постель - этта даже лутче, чем кофе в постель. Где б на гражданке такое иметь. Объявляю Соньке громко. Все равно не поймет. А вроде обмен утренней любезностью.

Мы с Сонькой партнеры по купе. Можно так сказать. Мы аристократы. Раньше приходилось и на голой земле спать, и в подземелье, и возле труб горячих, где один бок отмерзает, другой прикипит так, что отдирали себя, оставляя клоки материи, а то и мяса, бывало. Купе укладено по бокам и сверху кусками жести. Прикладено картоном из коробок. С левого боку мой будуар, с правого - Сонькина раскладуха. Посередке обломанный кусок кухонной полки с набором посуды: кривая ложка одна, кривая вторая, две тарелки целых, две кружки настоящих японских с рисунком японской вишни, с трещиной, коробка с солью, коробка с сахаром, кастрюля почти новая, чайник, закопченный дочерна, и серебряная лопаточка для масла, ею мы просто любуемся, посколь масла не едим. Дале пенек, на пеньке примус дореволюционной постройки. Затем почти целый стул, на нем керосиновая лампа, вечером почитать, если найдется книжка. Я читаю редко. Сонька чаще. Умеет. Бухтит, пускает пузыри, языком себе читать помогает. А потом плачет. Ты чего, спрашиваю. Да разве она знает, чего. Мы никто, ни про себя, ни про кого не знаем - чего. А под моим ложем патефон. Пластинки тоже есть. Виноградов певец, Утесов, Хачатурян, Танец с саблями, и другие. Как с саблями - так Сонька опять с соплями. Хотя в норме бесчувственная типа колоды.

Кеша раздвинул листы жести, вошел в купе. Всегда он рушит дом. Без того не может. Как будто трудно заползти, нагнувшись, как мы с Сонькой заползаем. Нарушит, потом строит. Мужик. Мужицкий инстинкт. Идете, что ль, интересуется по-соседски. Кеша, хошь каши, интересуюсь в ответ. Мы редко чего спрашиваем друг дружку. Политес не обязателен. Утро такое свалилось, не похожее. Как полетела, так и лечу, словно чему случиться светит. Будто может что случиться там, где нету любопытства, ни мужского, ни женского, а лишь привычное, как рычание иль урчание уличных собак, утоление жажды-голода, и все, и боле ничего.