Любая контекстуальность или пристрастность составляет своего рода основание, которое предоставляет (творческому) сознанию ложнокомфортное существование. Позиция задает признаки. Более полезное основание – не стабильное, а то, которое не пропитано склонностями, а именно – никаковость, которая предоставляет полную свободу склоняться к зеленому так же, как и к синему, как и к любому другому цвету из цветового спектра или к такому, какой еще никогда не был назван. Никаковость не задает никаких признаков. Она безустанно и безостановочно все рисует и вычищает себя.
Самое важное, что не может быть ничего, что не было бы никаковостью. Но никаковость не есть все. Можно сказать, никаковость не является и не может быть наукой. Потому что наука не является никакой. Она описана и обрисована, определена и предусмотрена. Она описывает и обрисовывает, определяет и предусматривает. Уже потому никаковость не может быть наукой. Но наука иногда может быть никаковостью, она может быть никакой, без границ и оков, не быть указанием.
Ведь вполне возможно, что вся так называемая материя, окружающая нас, и есть тот неопределенный, неясный, вводящий в заблуждение туман, который обычно видится в чувствах и метафизических понятиях.
И вполне может быть, что ощущения и чувства – реальное, осязаемое начало, от которого можно оттолкнуться, как от камня. Все слишком летуче, чтобы не сливалось.
Скажем, в определенном отношении все (и противоположные, самые отдаленные) свойства, способы и пути имеют точку соприкосновения, они всеобщие и цельные. Как своего рода лужа. Парадокс и ирония – две вероятные опоры для такой лужи. Никаковость – вероятное имя для такой лужи.
Однако именование и осмысление, оценка и интерпретация – в конце концов, в равной степени вопрос личных импульсивных влечений. Как и сама аутентичность, как и ее противоположность – несвежий перенос. Как и те два образа жизни: привычка и что осталось. Все это – вопрос личных импульсивных влечений.
Аппетит всегда больше, чем количество еды вокруг. Просто человек всегда адекватен потенциалу. Тому, что и есть его собственный голод.
Кажется, для людей всего важнее всегда было создавать эмоциональные и интеллектуальные партитуры своих собственных переживаний или переживаний своих близких. Вызывать ощущения, которые неподвластны каждодневной, обыденной причинности. А какой-то гипотетический путь к совершенству значил достижение мастерства в благородной манипуляции. Лаконичной, ясной, убедительной манипуляции. Воздействие которой обогащает и освобождает.
