ПАУЧОК. Теперь мне ничто не мешало. Ее голос, отделенный от нее самой, превратился в чистую субстанцию, и имя у нее могло быть только одно. Слова ничего не значили, я их не слышал, но эти упругие, словно на пяльцах растянутые гласные, эти акценты, трагические, как поступь древнегреческого хора, – я бы их различил в какофонии Судного дня!
А потом я «это» увидел…
СВЕТА. Слушай сюда! «Котлеты де воляй». Я представляю, в чем они их валяют!
ПАУЧОК. Розовое кримпленовое платьице по самое «не хочу» и меховой палантин на плечах – в сорокаградусную жару! Я был готов перепилить себе вены казенным ножом. Все казни египетские тьфу в сравнении с теми взглядами, которыми нас проводили от «Дяди Гиляя» до Триумфальной площади. Светику захотелось немного «почапать»! Уже не помню, сколько я дал таксисту, чтобы он увез ее в даль светлую. Запроси он мою сберкнижку, я б торговаться не стал.
Вот что такое «свидания вслепую». Тут проколы неизбежны. Зато – девять из десяти, что вы сходу уложите ее в постель. Откуда такая уверенность? Телефончик в базе данных. Раз Золушка его оставила, значит, ждет своего принца.
Я говорю о службе знакомств. Таких агентств в Москве пруд пруди, и со всеми я связан незримой паутиной. Видите, как я живу? Сотни телефонов. И против каждого – шифр. 35/163/57/4. 27/174/58/2. Возраст, рост, вес, грудь. Поэзия третьего тысячелетия.
По этому шифру, как антрополог по черепу, я могу восстановить облик всех своих женщин. Не верите? Так… что у нас тут? 21/170/60/1. Маленькая грудь. В каждой ладони – по наливному яблочку. Виноват, отвлекся.
Зоя. Мизинцы ног у нее прячутся за соседними пальцами, как две шкоды за материнскую спину. Когда она чертит, то надевает очки и еще ниже склоняется над ватманом, словно в очках она хуже видит. Пупок. Пупок у нее само совершенство. В этот крошечный наперсток входит восемь граммов орехового ликера. Если знать, как она боится щекотки, то ее выдержку следует оценить в десять баллов. Однажды она потеряла сознание в ванной…
ЗОЯ. Может, не надо?
ПАУЧОК. Я любил ее купать. Перекрыв душ, я намыливал пористую губку и спиральными движениями, от шеи вниз, съезжал по девственно упругому телу, оставляя на нем клочья пены, как метки, по которым можно вернуться назад. Но в тот день я не вернулся, потому что когда я положил губку, чтобы промыть рукой самое нежное местечко…
Ты мокрая!
ЗОЯ. Что будем делать?
ПАУЧОК. Повернись.
ЗОЯ. Можно мне хоть раз…
ПАУЧОК. Нет.
