У них – по-прежнему. У нас – тоже
Михаил Успенский. Три холма, охраняющие край света. М.: Эксмо
Новый роман Михаила Успенского обладает всеми приятными достоинствами и привычными (извинительными) недостатками его фантасмагорий. Удачных шуток (преимущественно литературных и политических, рассчитанных на толкового читателя) – великое множество. Сюжет закручен довольно лихо, а если иные узелки завязаны небрежно, то на это можно и не обращать внимания. Герои – сногсшибательная русская красавица-художница Лидочка; ее крепко пьющий, но того крепче мыслящий дядька; влюбленный в нашу динамичную (во всех смыслах слова) девушку благородно невозмутимый лорд; гишпанский «деревенский детектив» Понсиано Давила; бывшая учительница Вера Игнатьевна, уверенно чувствующая себя в самых крутых заморочках, – наделены незаурядным обаянием (усугубленным их комическими черточками), здравым смыслом, чувством юмора и даром твердого различения добра и зла. Антураж – хоть каталонский, хоть шотландский, хоть сибирский – узнаваем, авантажен и забавен. Побочные истории (например, о великом и жлобоватом футболисте, основавшем самый надежно охраняемый в мире музей, или о «Дон Кихоте наизнанку», который, начитавшись «демонологических» книжек, возомнил себя страшно сказать кем) рассказаны с надлежащим блеском. Все на своих местах: погони, природные катаклизмы, перестрелки, похищения, колдовство, Интернет, экономические курьезы, глобалисты, арт-хроника, благородные дети, криминальные авторитеты и, разумеется, очень умная собака… Параллельный мир (как без него? он-то и прячется за тремя холмами) непостижно могуч и прекрасен, однако и в здешнем есть не только западная ювенильно-сенильная расслабуха и российская смесь беспредела с казармой, но и много всякого добра. End не то чтобы совсем happy, а все ж не без того. Кое-кто из гадов получает по ушам, кое-кто из симпатичных персонажей – надежду на лучшее. На произвол судьбы нашу юдоль захолмные чудодеи, видимо, не бросят. Когда-нибудь все будет хорошо… В который раз, глубокий вдох – глубокий выдох: Жаль только, жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе… Словом, тот самый Успенский. Который давным-давно в рекламе не нуждается.
Один пассаж, однако, «прорекламировать» тянет. Никак не неожиданный, напротив, логично вырастающий из системы ценностей Успенского. Только проговоренный с непривычной для усмешливого писателя жесткостью. Доверен он Лидочке, вынужденной – то ли на время (есть надежда), то ли навсегда покинуть наш мир, чтобы, как ей кажется, спасти мир запредельный от мерзкой напасти. Она ведь не знает, что обитатели захолмного пространства тысячекратно сильнее здешней шпаны, которая рвется за край света, дабы и там все захапать и испоганить. (Потому что «больше они ничего не умеют делать ни головой, ни руками. Они живут для того, чтобы мы сдохли».) Не знает, а потому приносит себя в жертву, что «практически» не нужно, но, по сути человеческой, единственно верно. Обращаясь к тем, кто ей всего дороже, – лучшему из европейцев, лорду Терри, и лучшему из русских, забубенному Дядьке, – Лидочка говорит о наших общих супостатах: «Раньше я думала, что такие люди только в книжках Солженицына бывают. А их, оказывается, до фига. И у них все по-прежнему».
